Нэнс подбросила в очаг еще дрока. Пламя вспыхнуло, озарив ее лицо.

— Какой была Бриджид, когда ты нашел ее?

— Когда поняла она, где находится, побледнела, побелела вся, не помнила ни как из дому вышла, ни как шла по дороге.

— А раньше не ходила она во сне?

— Нет. Ни она за собой такого не помнит, ни я — с тех пор как женился на ней.

Нэнс окинула его внимательным взглядом:

— И у вас с ней все хорошо? Душа в душу и лучше не бывает? Нет у жены твоей причины от тебя к фэйри бегать?

— Да нет, зачем бы ей!

— Стало быть, не побег это. Ну так вот что, Дэниел. Когда в тягости — трудное это для нее время. Тут всякое может приключиться. Жена твоя сейчас на пороге стоит, и тянет ее то сюда, то туда. То в ведомый мир, то в неведомый. И насчет добрых соседей ты верно сказал. Водится за ними такое — молодых женщин забирать. В этих краях я ни одного случая не знаю, чтоб утаскивали они женщину в свою крепость, но сказать, что быть такого не может или что не бывало такого, — никак нельзя.

— Говорят, что с Джоанной Лихи в Макруме это и случилось. Что не к Господу она ушла, а к фэйри, что подменили ей сына. Осталась у них, чтобы с сыном не расставаться.

Нэнс наклонилась к Дэниелу, лицо у нее разгорелось от жаркого пламени.

— Добрые соседи не только проказничать умеют, они еще и хитры, и коварны. Делают что хотят, и никто им не указ — ни бог, ни черт. Ведь ни рай им не уготован, ни ад. Спастись не спасутся, но и на вечную погибель не нагрешили.

— Стало быть, думаешь, это они нас нынче посетили?

— Да они и не уходили никуда. Испокон веков, как мир, как море.

Лицо Дэниела стало пепельно-серым. Он не сводил с Нэнс голубых глаз, в которых поблескивали отсветы пламени.

— Случалось тебе в сумерках лесом идти, лесной чащей, и разве не чувствовал ты тогда, будто кто следит за тобой? Глазами не такими злобными, что вот сейчас ударит, но и не ласково, как мать за дитятей?

— Наверняка случалось, — с трудом выговорил Дэниел. — Не такой я простак, чтобы думать, будто все в этом мире можно увидеть и потрогать.

Нэнс одобрительно кивнула:

— Добрые соседи следят за нами и знают, как сделать с нами то или иное, все что угодно могут сделать. Заставить бежать без оглядки. А захотят — так и наградят: вдруг ни с того ни с сего откроется в человеке дар на дудке играть, или больная корова выздоровеет. А могут и наказать, если говоришь о них худое. За добро добром платят. За зло — злом. А иной раз такое приключится, что не знаешь, что и думать, только и сказать остается, что тут не без фэйри, а у них свой расчет.

— А Бриджид им на что? Чем провинилась, что добрые соседи решили ее выкрасть? — Он осекся. — Или, может, это я что не то сделал, как думаешь?

— Твоя Бриджид — славная и любящая женщина, Дэниел. Зачем думать, что она чем-то провинилась? Нет на ней никакой вины. Просто они здесь, рядом, следят за нами, и порой зависть их берет, и рвутся они забрать себе кого-нибудь из нашего рода-племени. Один раз умыкнули они женщину прямо у меня на глазах.

— Господи помилуй… То-то люди и говорят. Беда тут у нас, а все добрые соседи! — Лицо Дэниела было белым. — Мне-то что делать?

— Переменилась в чем-то твоя Бриджид? Ест она? Может, недуг какой ее гложет?

— Есть она ест. Когда проснулась, напугалась очень, что на килине лежит и что ноги в кровь истерла, словно трудный путь прошла. А так — нет, не переменилась.

Нэнс удовлетворенно откинулась назад.

— Ну, значит, и не умыкнули они ее, и она по-прежнему твоя жена.

— Господи, Нэнс, что за дела творятся тут у нас в долине! Мурашки по коже, ей-богу! Священник говорит, что все эти беды с коровами и курами могут прекратиться лишь по слову Божию, молитесь, дескать, и все наладится, но он человек городской.

Нэнс сплюнула на землю.

— Может статься, кто-то Их обидел…

— Да поговаривают, что один из Них среди нас проживает.

— А-а, это тот малец, о котором Бриджид твоя говорит. Мальчик Норы Лихи.

Дэниел потупился.

— Или другой кто, — пробормотал он.

Нэнс пронзила Дэниела пристальным взглядом:

— Говори, прознал чего? Может, это Шон Линч опять на боярышник топором замахнулся?

— Нет, и о добрых соседях он больше речь не ведет, а бредит теперь отцом Хили и Дэниелом О’Коннелом. Священник про Католический союз ему все уши прожужжал. Всего пенни в месяц, и О’Коннел нам всем свободу принесет. Так Шон теперь говорит. А мы глядим, запил он сильно, и жену опять лупит, но к святому дереву больше с топором ни-ни.

— Оттого все его беды, — сказала Нэнс. — Нет хуже, чем с дьяволом втемную играть.

Дэниел взял свой чай и стал пить, избегая ее взгляда.

— Плохо он говорит о тебе, Нэнс.

— О, да обо мне кто только плохо не говорит! Но что я знаю, то знаю. — Она поднесла руки к самому носу Дэниела, и он отпрянул, чтоб пальцы Нэнс не задели его лица.

— Видишь?

Он глядел, не понимая.

— На большие пальцы смотри. Видишь, как повернуты? — Она указала на вспухшие костяшки и вывернутые суставы пальцев.

— Вижу.

— То-то и оно. Их знак на мне, отметина. Шон Линч и отец Хили так и говорят. Знание есть у меня про Них и от Них, и это истинно так. В том, что плетут обо мне, есть и правда. — Она окинула его добродушным взглядом. — Ты веришь мне?

— Да, Нэнс, верю.

— Тогда слушай, что скажу: — все будет у тебя хорошо, если сделаешь, как я велю. Пусть жена твоя, покуда срок ее не придет, отдыхает. Спит побольше, из дому ни ногой. По дому она по-прежнему все делает?

— Ну да.

— Хватит с нее. Теперь это твоя забота, Дэниел. И масло сбивать, и курам корм задавать. Даже картошку варить. Когда жена в доме, и огонь в доме должен оставаться. Ничего горящего из дому нельзя выносить. Даже раскуренную трубку. Даже искорку. Понятно?

— Понятно.

— Ни огонька, ни уголька, Дэниел, не то вместе с ним и счастье из дому вынесешь. Разобьешь — разнесешь всю ее защиту, все, что держит ее на этом свете. И дай ей вот это.

Прошаркав в угол, Нэнс достала оттуда матерчатый, туго перевязанный соломой сверток. Размотав его, она вынула оттуда несколько сухих ягод и сунула их в руку Дэниела.

Он беспокойно оглядывал ягоды:

— Что это?

— Паслен. Она спать от него крепче будет. Так крепко, что ни причины, ни силы вставать по ночам у нее не будет. Пусть съест вечерком, а я заклятье твердить стану, защиту ей. — Она похлопала его по плечу. — Все обойдется, Дэниел.