что Джуд предлагает, так же абсурдно, как бо́льшая часть содержимого его головы, а еще это очень непрофессионально – с чьей стороны, нашей или ментовской, ни посмотри. В некоторой степени, зная психологию толпы, это опасно. Но он уперся. Я вижу, он уперся. Больше не может сидеть без дела.

– Они не делают. А он – сделает. Ладно. Думай. А мне и вправду пора валить.

Джуд встает и кидает последний крайне обиженный взгляд на чашку с латте. Хрустя суставами не хуже меня, потягивается, затем обходит стол.

– Звезду-то нашел? Варька все новых авторов хотела…

– Нет звезд. Тускло на нашем небосклоне.

– Ну, ищи. Удачи. Позвоню, как пообщаюсь с нашими любимыми-родными органами.

Как бы потом они не пообщались с тобой, Жень, и уже не так добродушно.

Я выпроваживаю его и беседую с Диной – долго беседую с Диной. Ей я доверяю, даже могу передать часть услышанного. Динка юная. Храбрая. И Динка с совестью, как «Дима».

– Надо соглашаться, – говорит она. – Вдруг поможет? А Горыныча пока не посвящать.

Горыныч – это Ивашкин, Кондинский и Гречнева, наш совет директоров. Участковый, агроном, повариха. Поскольку по отдельности мы их практически не видим, так и прозвали – Горынычем. Толстенький трехголовый змей, сидящий на корпоративных деньгах и утверждающий все наши решения. Змей не так чтобы злобный, но все же…

– Если органы все согласуют, – продолжает Динка, – потом можно будет соврать, что не наша инициатива, а их, а мы побоялись отказать. А если нет…

– Что – если нет?

– Если нет, то в случае чего нас обоих и на другую работу возьмут. Конкуренты. АСТ, например. У вас портфель хороший, а я молодая.

Люблю ее. За здоровый и реалистичный оптимизм.

– Хорошо, Диныч, подумаю. А еще слушай… Валя как придет, попроси ее мне книгу пробить и автора. Общественное достояние. Морган Робертсон. «Тщетность». Будем ставить в «Классическую неизвестность».

Динка склоняет голову к плечу.

– А про что? Какой-нибудь мрак на тему «Тщетно бытие»?

– Мрак. Но на другую тему.

– На какую? Откуда эта книжка?

– Диныч… Давай ты сама почитаешь о том, как тонут корабли. Мне работать надо.

Работать. А не разбиваться об айсберги с «Титанами» и «Титаниками». Ткань реальности уже порвана, точно так же как их стальная обшивка. В брешь заливается ледяная морская вода.

Меня часто спрашивают, почему я не пишу авторам отказов. У нас так принято – связываться, только чтобы предложить договор. Не давать ложных надежд, даже на пару секунд, пока маячит в ящике неизвестное письмо от издательства такого-то.

Лучше ли оставлять человека в безвестности? Будь я сам писателем и жди письма от какого-нибудь высоколобого кретина, я, наверно, ответил бы отрицательно. Но я не писатель и считаю, что лучше неизвестность, чем разочарование. Если автор ценит свой текст настолько, что прислал его издательству с довольно высокой планкой качества, я ему не швейцар, указывающий на дверь. Каждый заслуживает этого простого права – верить в себя, надеяться на лучшее и продолжать искать дорогу. Даже те, на чьи работы я бездарно потратил кусок утра и треть прошлогоднего ежедневника. Увы, за любым «у нас, к сожалению, нет подходящей серии»; «портфель переполнен» и даже «у вас слишком высокий уровень для этой ниши» сквозит одно: «Мы в вас не верим. Мы не станем из-за вас рисковать нашими кровными. Вы нам не нужны. Нам и без вас хорошо». А некоторые – не мои коллеги, но знаю таких – любят по тексту и автору еще и проехаться. Один кадр даже выкладывал в блоге цитаты из отвергнутых авторов, звал это перлами. А ведь нечестно это – шатать чужую веру. Почти так же, как бульдозером разрушить чужой дом от стены до стены. Оставить жильцов в клубящейся пыли – кого в тапках и халате, кого с ребенком на руках, кого на унитазе… Разрушение – слишком большая ответственность. Обескровленному нужно что-то дать взамен. А если нечего?..

Варино наследство мне не нужно. Для тех, кто заслуживает издания, у нас и так найдутся деньги. Мы рискуем часто. Мы открыли много имен и откроем еще. Я говорю «мы»… а слышу свой вопрос жизни и смерти. Все громче. Жень, прости.

Возможно, я такой же, какими воображаю авторов, не получивших от меня писем. Возможно, я просто боюсь узнать что-то лишнее о кровавом нимбе, и о трепещущих занавесках, и о девушке, сбежавшей откуда-то, где ей было очень плохо, и взлетевшей на четвертый этаж старого дома в Шуйском. Возможно, поэтому я и не знаю, хочу ли, чтобы Дмитрий Шухарин сказал Джуду «да» на каком-либо из уровней. Тебя же нет, Варь. В чем смысл? Тебя больше нет, и тебе все равно. Не будь все равно, ты бы преследовала меня, наверняка преследовала бы, и я бы тебя узнал, хотя мы и не условились о кодовых словах, как Гарри и Бэсс Гудини. Но, может, ты, зная, что мне нравится эта байка, дала бы знак именно той строфой? «Розабель, моя Розабель».

А впрочем, может быть, призраки не поют.

Шесть.

Пять…

Ретроспектива

День Джокера

При первой встрече он поцеловал Варю в шею – просто не удержался, хотя годами отучал себя от таких вот души разнузданных порывов. А как удержишься? Когда идешь ты, весь sparkling, нет, летишь, свободный как альбатрос-холостяк. И только-только написал умопомрачительный доклад, и закончил крышесносный роман, и на улице бушует морожено-черешневое лето. И вот ты видишь тонкое-звонкое создание с прекрасным белым каре, в голубой футболке и джинсах в облипку. Создание уселось за стол, склонилось над договором и ведет беседу с редактором – он так увлекся, что в упор ничего не видит. Ну а то самое каре – у Жени после «Криминального чтива» фетиш на подобные прически – как раз упало вперед…

– Ой!

Дивная незнакомка дернулась испуганно, а вот развернулась уже грамотно: смогла бы, как собиралась, смачно и метко заехать ногой куда надо, если бы Женя вовремя не отпрянул. Была бы в полном праве, это же все про нарушение личных границ, которые надо, надо защищать. Но Женя, разумеется, успел отпрянуть – и, изобразив галантный поклон, протянул:

– Ну приве-е-ет и сразу прости. Настроение такое, а мы тут вроде все свои… Как нас зовут?

– Нас, – произнес вместо своей ненадолго онемевшей дамы г-н Черкасов, и многообещающе хрустнула в его пальцах шариковая ручка, – зовут Павел и Варвара. Привет, Жень. Ты рано. И держи-ка ты в узде своего внутреннего демона.

Внутренний демон ехидно захихикал, но Женя не стал пока уделять ему внимание.

– Павел и Варвара! – Ну правда, настроение было