На него с интересом смотрят со ступеньки ниже. Рваное освещение пляшет в глазах, затемняет полуспрятанный под темными волосами осколочный шрам. По нему хочется провести пальцами – это успокаивает. Обоих. Но общественное, мать его, место в стране, полной таких вот общественных мест. Не хочется, чтобы кто-то левый, чьи чувства оскорблены, подошел, сообщил об этом, а потом попал в больницу с тремя переломами ребер.

– Предпочитаю о них не думать. Посоветовал бы то же тебе. Почему спрашиваешь?

– Так… вспомнилось, что та краса-пушкинистка не оставила мне свой телефон. Всучила фантик от конфеты. «Мишка на Севере», представляете? Ненавижу, блядь, «Мишку на Севере»!

– Предпочел бы обертку от «Марса» или «Сникерса»? В правой руке или левой?

– Очень смешно… я говорил, что у вас отбитые музыкальные вкусы?

– Думаешь, она призрак?

Да ничего он не думает. Просто странно было от фразы: «Иногда мироздание решает, что лучше их авторам все-таки не быть». Натали, Натали, отвали, а? Да кто оно такое, это, блядь, Мироздание? Огромная дурка, где вместо смирительных рубашек нимбы и хитоны? Полицейский участок на облаках? Клан решал и рэкетиров со Святым Доном Корлеоне во главе? Который определяет, кому жить, кому умереть, и подчищает всех самых необычных, самых неординарных, самых необходимых? Чтобы что?

Слова звучат будто сами:

– Думаю, это я ее обломаю, а не она меня. Кем бы она ни была.

К счастью, вопросов задать не успевают: вот уже и станция наползает уродливыми колоннами, а вот подмигивает чужой поезд в направлении центра. Пора прощаться. День. Дела. А дома, кстати, Кекс. Спасибо, что у него любовь с пожилой соседкой Полиной Ивановной, которая и выгуляет, и покормит, и пузо почешет, и хозяина недобрым словом «Ветрогон!» помянет. Но навестить надо.

– Ладно, Женя, до вечера. Удачи.

Удачи. Махнув рукой, он улыбается, позволяет себе сделать это не только глазами. Обычный публичный максимум дозволенного: не то что губами к щеке, даже пальцами к пальцам не прикоснуться из-за тысяч видимых и невидимых взглядов.

– Хорошего дня.

По пути его задевают плечом – почти как случайно, но нет, совсем нет, и дыхание на полсекунды обжигает висок. Проводив взглядом силуэт в черной кожанке, а потом и златоглазую сонную морду поезда, Женя задумчиво скользит пальцами в карман пальто.

Коробок. Не больше спичечного. Можно не вынимать, ясно как день: жареные кофейные зерна, и не в молочном шоколаде, а в горьком. Те, от которых тоже хочется жить.

Улыбаясь, Женя спешит на другую платформу. Кажется, готэмский Джокер, будь у них забита стрелка, сбежал бы сейчас от этой улыбки, теряя тапки.

* * *

Да Павел же, черт возьми, к ней неравнодушен – понимание суперзапоздалое.

Настолько неравнодушен, что примерно так же неуклюже пытается выбраться из раковины – она у него побольше, покрасивее Вариной. Он очень ловко таскает ее, заводя связи с бизнес-партнерами, коллегами, авторами, всякой там прогрессивной молодежью… Раковина может казаться частью его организма, но приглядись – и видно: не, ни фига. Не женат и не замечен. Не обхаживает пухленькую рыжую секретаршу Танечку или – вдруг не по этой части? – томного казахского сисадмина Рашита. Нет, это не про него. Вся его сколь-нибудь эмоциональная жизнь – сестра, брат и племянники-племянницы в количестве то ли пяти, то ли шести штук. А теперь еще Варька. И ведь он в упор не видит: все проще, чем кажется.

– А ты давно с него течешь? – спросил Женя небрежно и впервые все же получил от нее ногой: Варька, оказывается, здорово лягалась. – Да брось. Я наоборот – ра-ад…

Варя прижала палец к губам и продолжила сосредоточенно рисовать у Жени на руке лотос и листья-маски. Приятный эскиз. Смотреться должен офигенно.

– У меня проблемы со взаимностью, – она вздохнула. – Всегда либо я, либо меня.

– Не в этот раз. – Слова кольнули узнаванием.

Варя промолчала.

– Я серьезно. – Он заерзал и получил еще пинка. – Хорош придуриваться. У вас все должно срастись.

– Я еще и не готова, – пробормотала она. Лепесток лотоса получился кривоватым, она принялась стирать его, а потом перерисовывать. – Жень… отношения, особенно с кем-то настолько старше, – это же в перспективе семья. А я ее не хочу. Никаких гнездышек, ползунков в инстаграме, никакого… ничего. Мне есть что дать людям. И это не младенцы. Которые могут и маньяками вырасти, и педофилами, и хоть что. А еще хуже… – Она потупилась. – …Я могу не справиться. Жень… вдруг я даже любить ребенка по-настоящему не смогу, если родится, например, с какими-то серьезными болезнями, без руки, без ноги? Думаю, у меня какое-то очень маленькое сердце.

– Ну куда ты так сразу далеко? – Женя попытался притормозить это сталинское планирование, приправленное самобичеванием. – Любовь к ребенку не с неба падает, многим трудно полюбить то, чего пока нет, зато потом… – Впрочем, в это он решил не углубляться, понимая: тут уже не личные границы, а личная Китайская стена. – Может, ты хоть секса для начала хочешь?

– Это что, предложение? – Варька с усмешкой заправила прядь за ухо.

Вот же сумасшедшая. А на вопрос, кстати, вполне можно было бы ответить «да», учитывая, помимо Варькиного мозга, ее ключицы, глаза и каре. Но в свете недавних открытий пришлось, конечно же, фыркнуть.

– Скорее совет. Ну, раз уж тебя так к мамонтам тянет…

Варя вдруг посмотрела ему в глаза, прямо и пристально. Она редко так делала, и от взгляда пробрало: будто дрелью в печень.

– А ко мне все время тянет всякие аномальные кошмарности. Может, мне вообще не стоит приближаться к людям? – Кажется, она скрипнула зубами. – Я несчастья приношу.

– Эм-м? – Он вправду потер правый бок. – Например?

Конечно, Женя помнил байки о том, что ее сюжеты сбываются, полностью или нет. Зачастую сбывались у Варьки самые мрачные детали. Но ведь совпадения… они и в Африке совпадения. Жизнь постоянно выкидывает что-то за пределами понимания и прогнозов. Женя этим скорее восхищался, и сама она – жизнь – ему воображалась не кем-нибудь, а соблазнительной танцовщицей, ну или танцовщиком с факелами. Шагает она – или он? – по горячим углям людских планов, непредсказуемо изгибается, проделывает всякие фокусы с огоньком чьей-то души… а потом эротично заглатывает этот огонек. Интересный образ. Хорошая пара-противовес старику с косой.

В качестве «например» Варя принесла свой ноутбук, вывела из спящего режима и через «Мои документы» полезла в потаенные папки. Одна, вторая, третья. «Книги», «Старое», «Законченное», «Надо переписать», «Катастрофа»…

– Что ты ищешь? – наконец потерял терпение Женя, но Варя свою цель уже нашла.

Она показала файл, озаглавленный «Темный Бонапарт». Последняя дата изменения – август 2006 года. Действительно старье.

– Это… исторический постапокалипсис, наверное, можно назвать так, – пояснила она. –