просто заебись, и ассоциации плодились пачками. – Офигеть. Звучит совсем как Петр и Хавро… Феврония!

Светило издательского дела зарычало, а вот его дама неожиданно прыснула – хорошо так, бодро. Она вообще быстро перестала сердиться, только волосы теперь яростно приглаживала, стараясь закрыть к шее любой несанкционированный доступ. Ноготки походили на миндаль не только формой, но и самим маникюром, а глаза какие… интересного оттенка, колеблющегося между оливковым, песочным и охрененным.

– Правда, извини. – Посмотрев в эти глаза повнимательнее, Женя таки пнул демона. – Я пока заканчиваю книги, дичаю, меня потом надо обратно перевоспитывать, и так каждый раз.

Дама – ей удивительно это слово подходило, хотя типаж был скорее «Деточка, никакого пива, раз нет паспорта!» – помедлила. И вдруг глухо, будто тайная радистка, откликнулась:

– Знакомо.

Тут же она потупилась, так спешно, что слово впору было принимать за мираж.

– Варь, это Женя… – осторожно представил его г-н Черкасов, через стол подтягивая к себе подписанный договор. – Ну, Джуд Джокер, вы точно о нем слышали. Он автор нашей подсерии «Позовите дворецкого», хозяин Чайного мира. У него тоже скоро выход.

– Надеюсь, не в окно, – не без изыска сострила Варя, вскинув взгляд так же неожиданно, как спрятала его. – А то могу обеспечить.

Женю она разглядывала задумчиво, но адекватно: как человек, а не как самка богомола. Правда, слишком пытливо, пожалуй. Взрослый, мирный, чуть усталый взгляд: «Знаю я все твои ходы, веник в унитазе, давно записала». И это ее «Знакомо»… загадочная особа.

– А ты чего духами не пахнешь? – думая ее поддразнить, спросил он и шмыгнул носом. Павел схватился за голову так, что взлохматил свои седеющие патлы. Наверное, во времена его молодости люди знакомились не так.

– Ненавижу духи, – отрезала Варя колко, будто духи ее обидели сильнее всего прочего.

– А поцелуи? – напирал Женя, но Варя не повела и бровью.

– С этим получше. Только никаких лишних слюней. По моей шее будто слизень прополз. Горячий такой.

– Ты мне нравишься, – безапелляционно заявил Женя. – Нет, серьезно.

Ему всегда так было проще – без извивов и изъебов. Нравится – и нравится, в каком смысле – время покажет. Вообще «нравишься» – слово хорошее, потому что вроде подтекстов много, а вроде ни к чему не обязывает и ничем не напрягает. Почаще бы люди признавались друг другу в «нравишься»: это лучше, чем в любви. Вдохновляет и не грузит.

Вот только Павел что-то поднапрягся, даже ноздри раздул.

– Ты ж совершеннолетняя? – осторожно уточнил Женя, ища самые очевидные причины и сокрушительно промахиваясь. Сколько ни учись шуршать и шебуршать в душе человеческой, иногда остаешься слегка тормозом и на лету не ловишь.

– В каком-то смысле я древнее всех твоих вампиров и эльфов, – отозвалась Варя и принялась цитировать: – «Ибо я первая, я же последняя, я почитаемая и презираемая…» [18]

– Ага-ага, «поклоняйтесь мне вечно, ибо я злонравна и великодушна», – легко подхватил он под недоуменный вопрос Павла: «Это что, молодежь? Цветаева, неизданное?»

Варя уважительно хмыкнула.

Не Цветаева, а якобы гимн богине Исиде. Наверняка в 2005-м Варя еще вела днявочку, где размещала мрачные стихи, плодила блестящие картинки и характеризовала себя словами «загадочная личность с тысячей реальностей в голове». Многие давние знакомые Жени вели себя так же, а гимн (скопированный из книги Паоло Коэльо, который тоже непонятно где его добыл) у кого только в эпиграфах не мелькнул. Увлечение вырвиглазно-готичными блогами на заре интернета было как чума: не пощадило никого, а после себя оставило нескончаемые трупные ямы брошенных страниц. Ну и некоторые… реплики, переползшие в живую речь.

– М-м-м… Может, я подпишу договор – и по коктейлю? – с ходу предложил Женя.

Варя открыла рот, но ее опередили:

– А своего главного редактора ты не позовешь, пионер? – Г-н Черкасов задумчиво побарабанил по столешнице пальцами. – А я тебе хотел аванс за следующую книгу предложить и роялти поднять…

– Хозя-я-и-ин! – Женя молитвенно сложил руки. – Прости, прости грешного Добби!

Он уже достаточно выучил издательский язык, и слово «роялти» было у него любимым. Да и в настроении Павла Женя начал более-менее разбираться, по-своему проникаться этим бизнес-мамонтом. Классный все-таки, жаль, что постоянно замороченный, закопанный в книжки, отстраненный… а тут вдруг ожил. Пить впервые просится! Совсем как…

Впрочем, другая знакомая личность того же возраста никогда никуда не просилась. Наоборот, если ей вдруг что-то было надо, эта личность тащила за собой на неодолимом харизматическом аркане. Пример для подражания, который запретил себе подражать… Нет. Павел другой, только вот усмешка – усталая, настороженно-ироничная – иногда похожа. Женя тряхнул головой, отгоняя идиотическую улыбку, и без колебаний пошел на попятную:

– Да конечно зову! И раз такое дело, даже угощаю.

И они пошли. И с того дня так было очень часто. Очень долго.

А теперь закончилось.

* * *

– Голова боли-ит.

– Сам виноват.

От некоторых улыбок хочется жить, от некоторых – немедленно сдохнуть. От этой – скорее первое, по крайней мере сегодня, и даже не так важно, что у ее обладателя закончился кофе. И чай. И сахар. А у самого Жени закончился внутренний ресурс окоченения, позволявший раз за разом почти безболезненно резаться словами «Варька умерла». Больно было, только когда узнал. К похоронам попустило – а тут нате, опять кроет. Буря. Мглою. Может, это как-то было связано со сдачей рукописи, для которой пришлось мобилизоваться и отвлечься; может, со скорой сессией у студентов; может, с чем-то еще. Маленький ослик самообладания устал: ножки подогнулись и разъехались, со спины свалились все кувшины.

Но сидеть среди разлитого вина и черепков больше нельзя.

В чужой квартире светло – она на южной стороне. Забавный казус: обитатель-то ее – личность нордическая. Вон как смотрит, сцепив узловатые, шрамами рассеченные пальцы на столе. И все же впустил среди ночи, потому что ноги только сюда и принесли. Теперь улыбается. Дома Жене не улыбались давно, разве что сестра Юлька – изредка, робко, у кого-то воруя эту улыбку, будто последний сыр из холодильника. В отражении – тоже не улыбаются: Евгений Джинсов улыбается лишь глазами, хотя автор бестселлеров Джуд Джокер иногда расщедривается на что-то потеплее, поадекватнее, посоциализированнее. Но только на камеру. Когда на очередном Что-то-коне обнимает косплеершу, утянутую в черный сюртук дворецкого Бладенса Кройслера; когда заглядывает в глаза кому-то, кто протянул открытый на титуле томик, и спрашивает: «Как вас зовут?»; когда, раскинувшись за выставочным столом, сообщает залу и ведущему: «Не, Минздрав не рекомендует быть просто писателем. Надо еще чего делать, нелитературное. Ну, шкафы собирать, детей учить… Выгорание? Какое выгорание? Так я же и говорю: пользуйте все свои лампочки, не только творческую. И будет у вас ровный многоярусный свет».