этот сложный пассаж, капитан Ананасов с чувством выполненного долга отправил в рот кусок мяса.

Гудронов же так удивился, что даже не нашелся, что ответить, только уставился на друга выпученными глазами.

— Смени тактику, Сеня, — настойчиво говорил Ананасов, — встречай ее после спектакля, цветы подари, комплименты говори. Можешь в кафе пригласить!

— Какое кафе, когда до зарплаты еще… — махнул рукой Гудронов и тут же опомнился. — да ты что мне предлагаешь?

— А ничего особенного, — невозмутимо ответил Ананасов, — сам же сказал, что она что‑то скрывает. Вот и поухаживай, она бдительность потеряет и разговорится.

— Да я как‑то с женщинами не очень лажу… — смутился Гудронов. — Ты же знаешь, они меня не любят… Нет, Питиримыч, идея твоя провальная, ничего не выйдет!

— Десерт какой будете? — подошла Лариса. — Мороженое или слойку с яблоком?

— Вот скажи, Лариса, — Ананасов показал на Гудронова, а сам незаметно ткнул официантку в бок, — может на нашего Сеню артистка внимание обратить?

— Какого театра? — деловито осведомилась Лариса, не обратив ни малейшего внимания на тычок. — Оперы и балета или драматического?

— Да детского, она там поросенка играет!

— Ну, разве что детского… — Лариса испытующе поглядела на Гудронова. — с такой мордой в оперу и балет соваться нечего, сразу отфутболит…

— Ну видишь? — обрадовался Ананасов. — У официанток глаз, что алмаз, как скажет, так и будет! Действуй, Сеня! Завтра доложишь!

— Свет, я сбегаю на маникюр, а? — проговорила Вика, заглядывая в глаза напарницы тем заискивающим взглядом, каким смотрел на нее кокер Дусик, когда хотел погулять лишние полчаса. — У Таньки окно образовалось, клиентка не пришла, так я как раз успею… за полчаса обернусь, максимум — минут за сорок…

— Знаю я эти сорок минут… — проворчала Света. — На полдня пропадешь… а если Вероника Михайловна зайдет? Знаешь ведь, как она злится, если мы здесь поодиночке работаем…

Света и Вика работали в маленькой кофейне на углу Бармалеевой улицы и Малого проспекта Петроградской стороны. Когда‑то Бармалеева улица чрезвычайно прославилась, поскольку без малого сто лет назад Корней Чуковский сделал из ее названия имя для злого разбойника Бармалея. С тех пор все дети Петроградской стороны считали, что разбойник Бармалей обитает не где‑нибудь, а именно на этой улице. В действительности своим названием улица была обязана расположенному на ней заводу англичанина Бромлея.

Впрочем, все это не имеет отношения к нашему рассказу.

Света и Вика работали вдвоем, в одну и ту же смену. Одна из них принимала заказ и варила кофе, вторая относила поднос клиентам. С этими несложными обязанностями вполне мог справиться один человек, но хозяйка кофейни Вероника Михайловна не разрешала им даже ненадолго отлучаться по очереди, поскольку год назад, когда Вика стояла за стойкой одна, в кофейню ввалилась компания подростков, возвращавшихся с футбольного матча, перебила всю посуду и сломала два стула.

Конечно, девушки и вдвоем ничего не смогли бы сделать с толпой разбушевавшихся болельщиков, но Вероника Михайловна была строга и требовала неукоснительного выполнения своих приказов.

— Да Вероника с хахалем в Стокгольм уехала на пароме! — напомнила Вика. — Ее до пятницы не будет! Свет, ну пожалуйста! Только сорок минут, чесслово! А завтра я тебя отпущу! Договорились? Ну пожалуйста! Все равно клиентов нет!

Действительно, как всегда по утрам, в кофейне было пусто.

Света вздохнула и согласилась:

— Ну ладно, иди, только смотри, правда не больше часа!

— Я же сказала — сорок минут! — выпалила Вика и выпорхнула из кофейни, на ходу раскрывая зонт.

Света достала из сумочки зеркало и придирчиво осмотрела свое лицо.

Давно пора заняться бровями… если Вика завтра ее подменит, надо будет тоже сходить в салон…

Колокольчик на двери звякнул, и в кофейню вошла скромно одетая женщина лет сорока. Она потопталась у входа, вытирая ноги и стряхивая воду с зонта и плаща. Похоже, дождь, зарядивший с самого утра, еще усилился.

Женщина подошла к стойке, приветливо улыбнулась Свете и проговорила:

— Ну и погода! Хороший хозяин собаку на улицу не выгонит… чашку кофе, пожалуйста, и пирожное…

— Эспрессо, американо, капучино? — осведомилась Света.

— Кофе по-венски! — решилась клиентка. — И вот это пирожное!

Она показала куда‑то в самый дальний угол витрины, которого Свете не было видно. Чтобы рассмотреть, что именно выбрала женщина, Света перегнулась через прилавок.

И тут произошло что‑то странное: посетительница вытащила из кармана плаща небольшой флакончик, что‑то вроде дезодоранта, и брызнула в лицо барменше пахучей жидкостью.

Света хотела возмутиться, хотела строго отчитать странную клиентку, но ей вдруг стало так скучно, так неинтересно все на свете и неожиданно ужасно захотелось спать. Света широко зевнула, покачнулась и медленно сползла на пол.

Странная клиентка неторопливо зашла за прилавок, сняла свой мокрый плащ, повесила его на крючок, затем оттащила Свету в угол, где ее не могли заметить посетители кофейни, стащила с нее белый передник и кружевную наколку, надела на себя и встала за стойку с самым невозмутимым видом.

Артемий Васильевич Волопасов был человеком консервативным. Он покупал одежду в одних и тех же магазинах, заправлял машину на одной и той же заправке, пил кофе в одной и той же кофейне.

Это была маленькая, никому не известная кофейня на углу Бармалеевой улицы и Малого проспекта. Волопасов посещал ее не потому, что кофе там был лучше, чем в других местах, а просто в силу давней привычки.

В этот день с самого утра шел дождь, унылый и нескончаемый, как аналитическая статья в экономической газете.

Волопасов припарковал машину возле входа в кофейню, подумал, раскрывать ли зонт, и решил, что обойдется.

Выбравшись из машины, тут же угодил ногой в лужу, чертыхнулся и припустил к крыльцу. Ему нужно было сделать всего несколько шагов, но дождь успел‑таки попасть за воротник, в левом ботинке хлюпала вода, и вдобавок проехавшая мимо машина умудрилась окатить его водой из лужи.

В результате Артемий Васильевич вошел в кофейню в скверном настроении.

За стойкой бара стояла приветливая женщина лет сорока. Если бы Волопасов запоминал обслуживающий персонал, он мог бы подумать, что не видел ее прежде. Но память на лица у него была вообще плохая, в особенности на лица официанток, горничных, коридорных, продавцов, барменов и заправщиков. Все они сливались в какую‑то неразличимую массу, из которой выглядывало только лицо его домработницы Антонины. Поэтому при виде незнакомой барменши Артемий Васильевич ровным счетом ничего не подумал.

Он подошел к стойке, оставляя на кафельной плитке мокрые следы, и проговорил голосом, в котором звучала начинающаяся простуда в сочетании с общим раздражением:

— Американо с лимоном и марципановый рогалик!

— Одну минуту! — Незнакомая барменша приветливо улыбнулась, отсчитала ему сдачу и произнесла традиционное: — Присаживайтесь, пожалуйста!

Волопасов взял с