В начале XIX века Хабаров бежал из Сибири и вновь вернулся на родину. Но теперь он перенес свои действия в костромскую усадьбу Скалозубово и село Селифонтово, где нашел надежное убежище в доме мелкопоместного дворянина Ивана Панкратьева. Он по-прежнему не обижал простой народ и даже помогал нуждающимся, но его поступки утратили антикрепостническую направленность – атаман собрал шайку удальцов и грабил богачей большей частью на оживленном Галичском торговом тракте.

Иван Фадеевич благополучно избегал всех расставленных ему властями ловушек до тех пор, пока земским исправником Костромского уезда не был избран Ягнетев. Видя, что атамана просто так не поймать, новый исправник велел семифонтовскому соцкому вступить в его шайку и доносить о ее намерениях. Однажды Фадеич узнал, что по тракту из Костромы поедет богатый купец. Он решил поджидать его на десятой версте от Костромы у моста через речку Буян. Исправник незаметно разместил на опушке густого леса две роты солдат, а сам выехал переодетым вместе с купцом на паре. Когда повозка подъехала к реке, разбойники выскочили из-под моста. Тогда окружившие мост солдаты перехватили их, а Фадеич скрылся в выкопанной им пещере у реки. Разожгли костры, вход в пещеру раскопали. Атаман выбежал из нее с ножом, но исправник выбил у него нож из рук шашкой. Пойманного Фадеича наказали плетьми и вернули в Сибирь.

Записки Преображенского сделаны в прошлом веке. Что из них можно проверить сейчас? По-прежнему Галичский тракт, залитый ныне асфальтом, пересекает на одиннадцатом километре ложбина, в которой течет совсем уже узкая речка Буянка. Старожилы рассказывают, да и по документам видно, что по сторонам тракта стоял густой «Посадский» лес, вырубленный на отопление Костромы в годы Великой Отечественной войны.

Теперь исправник Ягнетев. Александр Петрович Ягнетев, из отставных военных, храбрый участник войны 1812 года, действительно был исправником Костромского уезда до 1822 года. Он прославился своей необыкновенной распорядительностью, крутым характером, огромной физической силой и справедливостью. По территории бывшего Костромского уезда проходят старинные Вятский и Нижнегородокий тракты, по бокам которых кое-где уцелели вековые березы. «При Ягнетеве посажены», – утверждают жители придорожных деревень, забыв, однако, кто такой Ягнетев и когда он жил.

Персонажи пьесы Чаева говорят об исправнике: «толстый», «здоровенный барин, буря: на медведя-то один с рогатиной вышел». Таким, по воспоминаниям, был и Ягнетев. Его-то драматург и вывел под именем Устина Ивановича. Действие пьесы больше ретроспектируется на историю поимки Ивана Фадеевича Ягнетевым где-то в 1810-х гг. – ведь и сыщик Халкидонский напоминает о подосланном соцком.

После повторного ареста Хабаров все-таки не сгинул в Сибири, а через какое-то время опять бежал оттуда. В костромских краях атаман больше не появлялся. И. Д. Преображенский записал только, что последний раз Фадеича видели на ярмарке в Нижнем Новгороде в 1838 г. Ему было тогда 80 лет.

Почти на целый век раньше появления «Свата Фадеича» русский писатель родом из мелкопоместных галичских дворян Александр Онисимович Аблесимов написал на костромском материале первую отечественную комическую оперу «Мельник, колдун, обманщик и сват». Случайно ли Чаев, давая название своей пьесе, допускал его перекличку с названием известного произведения Аблесимова? Думается, нет.

Все, о чем идет речь ниже, происходило в июне 1976 года, но сначала несколько вводных фраз…

Столетиями была Россия сельской страной. К концу XVIII в. небольшие поселения, преимущественно в шесть – девять дворов, рассыпались в костромских местах повсюду – чаще в пределах видимости, самое дальнее – через две-три версты друг от друга. В сторонке от деревень, но поблизости, стояли помещичьи усадьбы с парками, прудами и винокурнями, на семь-восемь деревень приходилась церковь с колокольней, тоже нередко поставленная наособицу, «погостом».

Целый сонм деревень окружал некогда и сельцо Щелыково. Кое-какие существуют и ныне: Василево, Ладыгино, Фомицыно, Лобанове. Иных уж нет – всесильный процесс урбанизации смахнул их в 1950–1970-е годы с лица земли. Где теперь селения, столь известные Островскому: Пахомцево, Субботино, Филипцево? Тихо угасает красивая деревушка Кудряево, в старину ласково именуемая жителями Кудрявая. Опустело Бужерово над Мерой. Процесс этот закономерный, необратимый. Так надо. Однако мы, современники, прощаемся с пепелищами наших прадедов с понятной, простимой и немного щемящей грустью, повторяя прочувствованные слова мудрого поэта:

Альберт Лехмус, заезжий фотокорреспондент журнала «Смена», жизнерадостный, могучий и чернобородый, поднял меня, как с вечера уговорились, в начале шестого:

– Пойдемте!

Выпив наспех кружку молока и прикинув, что при такой обильной росе не обойтись без кирзовых сапог, я вышел вслед за Лехмусом на щелыковскую «прогулочную» аллею. Солнце уже поднялось над деревьями – день, судя по всему, обещал выдаться погожим и ласковым. Прошли мимо решетчатых ворот усадьбы. Вдруг Альберт остановился как вкопанный:

– Надо же. Наконец-то! – И тут же, выхватывая на ходу аппараты, один, второй, третий, ринулся в высокую траву, прямо в росу, фотографировать. Оказывается, он который день не мог поймать момент, когда солнце освещает северный фасад старой усадьбы, окруженной деревьями.

Пошли дальше. Мой спутник задерживался, фотографировал парк и речку, я тогда искал места присесть, вспоминал, что тут связано с Островским. Ведь по его излюбленному маршруту идем, его путем-дорогой.

Сто лет назад и он в это время шагал, нагруженный удочками, на омут к Тарасихе.

…Миновали мост через Куекшу, Кутузовку. От прежней деревни сейчас остался один дом. Живут в нем тетя Шура и Иван Федорович Смирновы, пенсионеры, но летом дежурят у шлагбаума. Островский когда-то постоянно в Кутузовке бывал, заходя ли посидеть, проезжая ли мимо по дороге. Не по сегодняшней, заасфальтированной, а по узкому проселку через густой лес. По тому самому, о котором сестра драматурга Надежда Николаевна писала: «Дорожка так узка, что на сидящих в санках с деревьев сыплются хлопья снега».

Лес нехотя расступился только на месте встречи проселка с прежним Галичским торговым трактом, давно переименованным в шоссе Заволжск – Островское. Пилоны по сторонам, на них повешены доски, разъясняющие, что здесь – въезд в Музей-заповедник «Щелыково», принадлежащий с 1953 года Всероссийскому театральному обществу. Каменные неуклюжие пилоны удивительно не к месту.

А как здесь было при Островском, лет сто назад? Припоминаю ремарку во втором действии «Леса»: «Лес; две неширокие дороги идут с противоположных сторон из глубины сцены и сходятся близ авансцены под углом. На углу крашеный столб, на котором, по направлению дорог, прибиты две доски с надписями; на правой: «В город Калинов», на левой: «В усадьбу Пеньки, помещицы г-жи Гурмыжской». У столба широкий, низенький пень, за столбом, в треугольнике между дорогами, по вырубке мелкий кустарник не выше человеческого роста». Значит, Пеньки – усадьба Щелыково, Калинов, где у Островского жили Катерина из «Грозы» и Параша из «Горячего сердца» – Кинешма. По воспоминаниям, на столбе, действительно стоящем на этом перекрестке, были прибиты доски-указатели с надписями: «В город Кинешму» и «В усадьбу Щелыково, имение господ Островских». Что же касается вырубки, то сосняк между Кутузовкой и большаком был продан на сруб Эмилией Андреевной Островской, и в 1871 году, когда писалась комедия, там рос лишь мелкий кустарник. А актеров, проследовавших «своим ходом» через перекресток, было в самом деле немало, только они шли не в Керчь или в Вологду, а уверенно повертывали в сторону гостеприимного Щелыкова. И Островский не раз нечаянно встречал таких визитеров на повертке… Проселок, уже вовсе разъезженный, разбитый тракторами, уводит в настоящий лес. В знаменитый Угольской лес, Островским шутливо именуемый «Кобринским бором». Это, и вправду, прежде был огромный и дремучий бор. В 1870-е годы его вдоль и поперек обошел выдающийся охотовед и кинолог Леонид Павлович Сабанеев, гостивший в соседнем Угольском у своих двоюродных братьев. Тогда ближний к селу участок леса так и назывался «Сабанеевским». Сейчас в сосняке, слева от дороги, звенели ребячьи голоса – там пионерский лагерь Заволжского химического завода им. Фрунзе «Берендеевка». Справа же, где смешанный перелесок, принадлежавший прежде Островским, звонко щебетали птицы.