цель ясна: ликвидировать наши беспорядки, наши лености, заставить нас отказаться от семейных привычек, которые он считает дурными (почти ко всем мы сегодня вернулись). Он находит, что Лу ложится слишком поздно, а мультики, которые она обожает, слишком жестоки. «Наруто» не для нее, «Приключения Тинтина» куда лучше, но только не больше получаса, и ничего, что это всего полторы серии, объясняет он моей дочери, которая требует в среду планшет. Он ограничивает и время Габриэля за монитором, забирает у него смартфон в 21:15 каждый вечер, и я бы этому порадовалась, если бы не боялась до дрожи, что он конфискует и наши. К счастью, нет, свет и вайфай выключаются только для детей. Меня же он контролирует в потреблении белого вина. Распорядился, чтобы я больше не пила в будни и не превышала трех бокалов по выходным. В субботу, когда я хотела налить себе еще, бутылки больше не было на столе. Он следит также за речью детей и одергивает их, когда они говорят неправильно или позволяют себе грубое слово. Я больше не могу, мама, жалуется однажды вечером выведенный из себя Габриэль, он прямо Паскаль. Философ? Да нет, старший брат, воспитатель из «SOS моей семье нужна помощь!» А… Мне тоже кажется, что я участвую в «Суперняне», передаче такого же сорта, где некая Сильвия истово служит не справляющимся семьям, помогает родителям вернуть свой авторитет, уважение детей и таким образом вновь обрести гармонию семейного очага. Да, бывает, что кузен и меня тоже поучает. Я хотел бы с вами поговорить, Амели, обращается он ко мне вскоре после своего водворения, однажды утром, когда Александр и дети только что ушли. У него смущенный вид, какого я прежде за ним не замечала, и «Не этим вечером» в руке. Я позволил себе позаимствовать вашу последнюю книгу, какой грубый язык! Зачем же употреблять глагол трахаться и к чему столько членов и хренов? Его конек, после языковой ортодоксальности, несомненно, гигиена. Однажды в воскресенье он интересуется, с какой частотой я меняю пододеяльники и полотенца, и, явно неудовлетворенный моим уклончивым ответом, требует еженедельной стирки. Ничто не ускользнет от его бдительности, его невероятной бдительности. Он держит свои радары включенными даже в ватерклозете. Однажды под вечер я понимаю, увидев его выходящим из туалета, что Габриэль, должно быть, обрызгал сиденье, и слышу, как он требует поднимать его, а еще лучше писать сидя, Так чище для всех, понимаешь, Габи? Его реплика уязвила меня, как и моего сына, но я поостереглась пересказывать ее его отцу, который хвалится меткостью. В квадрате стыдно признаваться, что он указывает нам даже, как мочиться. Но хуже всего то, что он проверяет, не забываю ли я принимать противозачаточные. Я всегда оставляю блистер на виду, на полочке над раковиной, именно чтобы не забыть, и ему нет ничего проще, чем пересчитать таблетки. Однажды, в четверг, он позвал меня из ванной: Амели, идите сюда скорее! Я пила кофе, прибежала, встревоженная, и просто обалдела, когда он, со щеками в пене, указал пальцем на вчерашнюю белую таблетку, которую я действительно не приняла. Я чуть не вышла из себя, готова была послать его к чертям, спросить, куда он лезет, не кажется ли ему, что он переходит все границы, не вышел ли он за рамки своих полномочий, но при виде его черных глаз и направленного на меня лезвия бритвы прикусила язык. Он, не двигаясь, ждал от меня повиновения, поведения благоразумной матери, понимающей, что двух мелких достаточно, особенно когда на тебя положила глаз Защита детства, и я, как хорошая собачка, послушалась хозяина, выдавила вчерашнюю таблетку и проглотила на его глазах. То же самое повторилось однажды в воскресенье. Александр и дети были дома, он, полагаю, счел неуместным призывать меня к порядку при всех, потому что молча принес блистер оптимизета в мою комнату, где я читала, и на этот раз я покраснела до корней волос.

* * *

Трудно признать, что я была этой женщиной, покорной, сломленной, еще бы, если так долго прогибаться. Ватные ноги, сутулая спина, безумный взгляд, в ту пору я – уже не я. Я здесь, но где-то не здесь. Я играю роль и понимаю, как это трудно, каких немыслимых усилий это требует, жить как ни в чем не бывало, делать вид и одновременно делать все остальное, вставать, ходить, есть, говорить, слушать, утешать, размышлять, работать. У меня не было выбора, и все же я не могу себе простить, что дала так себя закабалить, попав в капкан вместе с мужем и детьми. Мы, все четверо, под домашним арестом. А между тем никаких решеток, никаких замков, никаких железных дверей – что нас держит? Провожая Лу на день рождения ее одноклассника однажды днем, я поняла что. Ее друг Маттео живет на бульваре Араго, 88, и, хоть я забила адрес в Google-карты перед уходом, чтобы не опоздать, я ее не заметила, увидела только ее соседей, сад Обсерватории и больницу Кошен, и даже паркуясь, не обратила на нее внимания, занятая своим маневром. Только выйдя из лифта, когда мама Маттео открыла мне дверь и проводила в гостиную, я вздрогнула, увидев ее. Тюрьму Санте. Я впервые увидела ее так близко, впервые увидела по-настоящему, за охряной оградой, ее огромные стены из песчаника, полуторавековой давности, так насмешливо рассекающие небесную синеву. Я смотрю сверху и как будто дразню ее, взираю свысока на узников, которые идут гуськом, там, внизу, у меня под носом, совсем близко, меньше чем в сотне метров, по двору, именуемому прогулочным, где когда-то возвышалась гильотина, сегодня обнесенному колючей проволокой, на которой агонизируют два десятка порванных мячей. Я была совсем не готова к этому зрелищу, когда шла сюда. Я выбита из колеи, мне неловко. Хочется смотреть на что-нибудь другое, не на этот двор, не на этих зеков и эту сторожевую вышку, с которой за ними наблюдают, я пытаюсь отвлечься, переключить внимание, заставляю себя проявить интерес к праздничному столу и программе развлечений, которую радостно излагает мама Маттео. Тщетно. Как я ни отвожу глаза, как ни пытаюсь зафиксировать взгляд на книжном шкафе, баре, открытой кухне, он возвращается, ударяясь, точно птица об оконное стекло. Надо сказать, что вид сверху на исправительное учреждение захватывающий. Люди ходят и ходят по кругу против часовой стрелки, возможно, хотят повернуть время вспять. Их слышно даже за закрытым окном. Они говорят громко, прямо кричат, окликают друг друга, а другие, невидимые, участвуют в разговоре из камер, орут