— С Рождеством! — сказала она и поцеловала меня в губы.

— С Рождеством! — отозвался я.

Я привлек жену к себе и ответил на ее поцелуй, а потом повернулся к дочери.

— Кива, отпусти его. Ему не нравится сидеть на руках.

Кива поставила Мистера на пол. Оскальзываясь на гладких половицах, он подбежал к двери и пулей вылетел на улицу.

Рори с Кивой бросились его догонять, а через полчаса, когда я накрыл на стол и Тесс позвала их ужинать, вернулись одни, без собаки, молчаливые и встревоженные. Вынимая из духовки индейку, жена многозначительно посмотрела на меня. Я вышел на крыльцо и позвал Мистера по имени.

Я видел только привычный пейзаж: густой лес с листвой всех оттенков зеленого, длинную полосу казуарин вдоль пляжей Най — Янг и Май — Кхао, а дальше — ровное, как зеркало, голубое море. Собака могла быть где угодно.

Я снова вошел в дом.

— Он вернется, — сказала Тесс.

— А если не вернется, утром я его поищу, — добавил я.

Рори и Кива немного повеселели.

— Это даже не наша собака, черт бы ее побрал, — проворчал я, но жена и дети только рассмеялись в ответ.

Это было утром двадцать шестого декабря, в субботу, сразу же после завтрака. Плоское, как зеркало, море блестело на солнце, золотые лучи которого пробивались сквозь ветви казуарин.

— Мистер! — звал я. — Мистер, тупая псина!

По пляжу бродила стая бездомных собак. Одна держала во рту мертвую рыбу. Когда я вышел из–за деревьев, они потрусили прочь. Нашего пса среди них не было.

Я дошел до воды и повернул на север — туда, где мы видели морскую черепаху. Ноги тонули в мокром песке. Мне было хорошо. Я не сомневался, что найду Мистера — не настолько же он тупой, чтобы сбежать из дома, — а мокрый песок и теплый солнечный свет в конце декабря казались мне волшебным рождественским подарком.

Я поравнялся с сидящей под деревом старой массажисткой, которая нередко бывала в этой части Най — Янга и, по–моему, больше занималась вязанием, чем массажем. Вязала она при помощи длинного деревянного предмета, утыканного гвоздями. С того самого дня, как я увидел ее впервые, старушка трудилась над чем–то розовым и бесформенным и, судя по всему, не спешила закончить работу, словно главным тут был процесс, а не результат. Она помахала мне, и ее смуглое лицо расплылось в широкой улыбке.

— Саватди, — сказал я, приветственно поднимая руку.

— Саватди! — отозвалась она. — Агат ди на!

Я кивнул и остановился на минуту посмотреть на раскинувшийся передо мной Най — Янг — на рассыпанные по зеркальной глади моря лодки, изогнутую дугой линию берега и полосу казуарин, за которой начинался лес с его бесконечными оттенками зеленого. На лице я чувствовал тепло утреннего солнца.

Старая тайка была права — прекрасный день.

Немного дальше по берегу компания местных мужчин играла во что–то вроде волейбола, с акробатической ловкостью отбивая мяч головой, ступнями и пятками. Счет никто не вел: это был просто санук. Просто развлечение.

Играющие окликнули меня и предложили присоединиться к ним, но я только рассмеялся и покачал головой, показывая, что у меня болит спина. Они тоже засмеялись, а я отправился дальше. В этой части Най — Янга было пустынно, и я дошел до конца пляжа, не встретив больше ни людей, ни собак.

Я остановился на выступающей в море оконечности Най — Янга и задумался, не лучше ли повернуть назад. Дальше к северу лежал еще один пляж — Май — Кхао, самый длинный и дикий на острове. После него был только мост на континент, который соединяет Пхукет с провинцией Бхангнга. Через минуту я продолжил идти, однако теперь направлялся в глубь острова, в густые заросли казуарин, а спокойное голубое море осталось слева.

Впереди начиналось мангровое болото с его грязью и спутанными корнями. Дальше идти было невозможно, поэтому я снова повернул к морю, и вскоре передо мной раскинулся Май — Кхао.

Пляж на краю света, самый широкий и белый на Пхукете. Берег здесь крутой: застройщикам не позволяют разровнять спуск к воде, как на южных туристических пляжах острова. Май — Кхао — часть национального парка. Здесь откладывают яйца морские черепахи. Несмотря на толпы иностранцев, наводнивших страну, тайцы умеют беречь то, что для них дорого.

Впереди стоял отель. Я разглядел ряд шезлонгов, на которых уже устроились первые загорающие, а дальше, за полосой травы — маленькое кафе под открытым небом. Несколько бездомных собак слонялись между столиками, подбирая упавшие куски и стараясь не попадаться на глаза официантам. Мистера среди них не было.

— Эх, Мистер, Мистер, глупый ты пес! — вслух сказал я. — Похоже, мы тебя больше не увидим.

На пляже начинался очередной рабочий день. Мужчина водил под уздцы маленькую лошадку, призывая отдыхающих прокатиться. Старушка, которую я встретил на севере Най — Янга, бродила между распростертыми на шезлонгах белыми телами и робко предлагала массаж ног. Должно быть, она добралась сюда по дороге — на мотоцикле или скутере. Надо будет спросить у нее, где достать хорошие запчасти для «Роял Энфилда». Может, заодно получу сеанс массажа. Старая тайка с улыбкой помахала мне и опустилась на колени перед женщиной в широкополой шляпе. В море плавало несколько длиннохвостых лодок; их дизельные двигатели негромко тарахтели в тишине раннего утра. Интересно, хороший ли здесь клев?..

Поравнявшись с отелем, я спустился к воде. Мне говорили, что у берегов Май — Кхао сильное течение — еще одна причина, почему пляж не осваивали, — но море было теплым и спокойным, и я чувствовал только, как слегка проседает под ногами чистейший белый песок.

Кроме меня, на мелководье было еще несколько человек. Они плавали, ныряли с маской и трубкой, плескались у берега или просто стояли и наслаждались мягким, золотистым сиянием раннего утра.

Над водой разносились голоса. Ухо улавливало звуки разноязычной речи — немецкой, шведской, английской. Внезапно я замер, почувствовав движение воды — слабое, но отчетливое и непрерывное.

Я глянул в сторону отеля.

На траве между пляжем и столиками блестели покрытые крупной рябью лужи. Странно. Я уставился на них, не понимая, на что смотрю, и тут почувствовал, как волна уходит обратно в море.

А потом вода стала отступать все дальше, будто Господь Бог выдернул из ванны затычку.

На внезапно оголившемся песке прыгала и разевала рот рыба, корчась в предсмертных судорогах. За ней, смеясь, погнался маленький мальчик.

Со стороны пляжа послышался смех. Я поднял голову: лошадка, которую водил под уздцы таец, во весь опор скакала прочь от берега, унося на спине какого–то незадачливого туриста. Турист не мог сладить с животным, но не хотел ударить в грязь лицом и что–то кричал со смесью напускного веселья и откровенного страха. Хозяин лошади, сконфуженно улыбаясь, бежал за ними.