– Не понял.

– Понимаете, вынужденная посадка… Метеоусловия, то-се.

– Ян, на улице прекрасная погода.

– Так точно, товарищ генерал. Ну вот случайно сели в Ленинграде, а самое страшное, коньяк пропал.

– И пропал он, похоже, внутри твоего организма.

– Нет, снаружи.

– Ну что ж, – процедил генерал после долгой паузы, – как хочешь. В конце концов, насильно в рай не тянут.

– Да, – засмеялся Ян, – теперь я это точно знаю.

* * *

Предаваться радости было рано, ибо процедура прежде всего. Как только они вошли в здание аэропорта, руководитель службы полетов направил экипаж к врачу, где у них не только проверили состояние, но и провели освидетельствование на алкоголь.

Наташу девочки-стюардессы забрали к себе, чтобы привести в порядок и отправить домой первым рейсом, а им, летному экипажу, придется задержаться.

Павел Степанович уже где-то выяснил, что ждут только представителя партийной организации, чтобы начать снимать стружку с проштрафившегося экипажа.

В том, что накажут, Иван не сомневался ни секунды. Не потому, что чувствовал свою вину, а просто порядок такой. Еще когда служил, твердо усвоил, что лучшее поощрение для офицера – это снятие ранее наложенного взыскания. А лучшая награда – когда тебя не наказали за то, в чем ты не виноват.

Руководитель полетов отвел их к себе в кабинет, поставил чайник, кто-то принес бутерброды, кто-то поделился обувью, словом, приняли их очень радушно и тепло, особенно если учесть, какие проблемы они создали этим людям своей аварийной посадкой. Что ж, Ленинград особый город…

– Отдохните немного, – сказал руководитель полетов, – попейте чайку, а потом спокойно рапорта напишем.

Зайцев подошел к приставному столику с телефонами:

– Я домой позвоню?

Руководитель полетов кивнул на плоский желтый аппарат с черным диском.

– Алло, любимая, – заговорил Лев Михайлович, повернувшись к ним спиной, – не волнуйся, у нас тут небольшая вынужденная посадка. Со мной все в порядке… Нет, сегодня, скорее всего, не приеду… Да, разбор, ты знаешь… А ты как? Давление?.. Ты полежи тогда сегодня, почитай… Главное, не волнуйся… Ну все, целую тебя.

Ивану стало неловко, будто он случайно оказался свидетелем чего-то очень личного, сокровенного.

Он тоже попросился позвонить. Трубку взял отец.

– Папа, позови Лизу, пожалуйста.

– Она в булочную пошла. А что случилось?

– У нас вынужденная посадка в Пулково. Все обошлось, но домой я сегодня не приеду.

– Вот как? Вынужденная посадка? – голос отца был полон иронии, но Иван не сразу сообразил, что он имеет в виду, и повторил, что сели в Ленинграде из-за погоды.

– Я вижу в окно, из-за какой погоды вы сели. Смотри, сын, у нас в семье сроду этой гадости не было!

– Чего не было, пап? Летных происшествий?

– Не остри!

– Да я правду говорю!

«Ну почти», – мысленно уточнил Иван.

– Сын, я не собираюсь ничего с тобой обсуждать и твоей жене скажу, как ты просишь, но ты учти, что я в семье не потерплю разврата!

Иван с досадой положил трубку.

Руководитель полетов уговаривал их пить чай и класть побольше сахару, чтобы восполнить энергию. Зайцев для приличия сделал пару глотков, но тут же достал свои папиросы. Хозяин кабинета поднес огоньку, Лев Михайлович прикурил и затянулся чуть не до самых пяток, и – о чудо! – когда помещение наполнилось горьким табачным духом, бортинженер не произнес ни слова против.

– Удивительные пассажиры нам сегодня достались, – задумчиво произнес Зайцев, – просто удивительные! Спокойствие и взаимовыручка перед лицом опасности, настоящие советские люди.

Руководитель полетов вышел под предлогом того, что раздобудет что-нибудь поесть, но Иван понял, что таким образом он дает экипажу возможность договориться перед тем, как аэрофлотские начальники разведут их по разным комнатам и начнут выпытывать подробности летного происшествия.

Иван приготовился выслушать версию командира, чтобы в дальнейшем повторять ее во всех инстанциях, но Зайцев сказал, что нет ничего лучше правды, тем более что в данном случае им стыдиться нечего, они действовали строго по инструкции, а если сговорятся и заранее согласуют, что говорить, то это как раз и будет выглядеть как ложь. Дальше он посадил их со штурманом заполнять полетные документы, которые Иван опрометчиво захватил из кабины, за что теперь клял себя последними словами. Нет бы сообразить, что самолет в ближайшие часы утонет и якобы забытые в суматохе эвакуации бумаги невозможно будет прочитать! Это в судовой журнал записи вносятся карандашом, чтобы не размыло при контакте с водой, а в самолете такая предосторожность не предусмотрена. А когда документ нечитабелен, поди докажи, что он не был заполнен идеально. Эх, раз в жизни выпал шанс, а он не воспользовался…

Май

После Дня Победы дело пилотов наконец передали в суд, положив конец чаяниям Ирины, что обойдется, и она займет должность, не вступая в сделку с совестью.

Похоже, авиаторы действительно виновны, но суть не в этом, а в том, что она в принципе согласилась вынести нужный приговор. Важно, что она готова прогибаться под ситуацию, а не кто какую технику безопасности нарушил.

На душе скребли кошки, и чем ближе к первому заседанию, тем чаще Ирина задавалась вопросом: а допустимо ли, собственно, хорошему человеку делать плохие вещи только потому, что он хороший? Не становится ли он от этого хуже плохого, умножая свой грех на грех гордыни? Но не та ли это цена, которую не жаль заплатить ради общественного блага? Ведь ради светлого будущего, наверное, стоит отдать не только жизнь, но и душу?

Все это было сложно, муторно, непонятно и, кажется, не имело ответа.

Кирилл звонил всего один раз, и они едва слышали друг друга сквозь треск и помехи. Ей с трудом удалось разобрать, что у мужа все в порядке, он пока не знает точной даты, когда вернется, но скорее всего, в конце мая.

Ирина думала, что Володя еще мал, чтобы заметить отсутствие отца, но он явно скучал по Кириллу. Тосковал и Егор, хотя всеми силами старался не подавать виду и соответствовать роли временного главы семьи. Он предложил сам забирать Володю из яслей, и Ирина колебалась. Старший сын – человек ответственный, но способен ли он уследить за двухлетним ребенком?

Отсутствие Кирилла выявило тот печальный факт, что дети, в сущности, брошены матерью и предоставлены сами себе. Володя целыми днями в яслях, Егор после школы сидит дома один, если не идет в музыкалку. Она не проверяет у него уроков, не ведет долгих разговоров по душам… Приходит после работы усталая, так что сын, наверное, просто боится подступиться со своими детскими проблемами, а выходные съедает домашняя работа.