– Чем могу помочь, товарищ?.. – Чекист затянул паузу.

– Мурадов! – звонко ответил Михаил. – По приказу товарища Троцкого откомандированный в Москву. Со мной – два сотрудника.

– Мурадов, – прочитал чекист, еще раз просматривая мандат. – Я так понимаю, что вам нужны три литера до Москвы на ближайший поезд… – и глаза его опять начали подозрительно ощупывать подтянутую фигуру Михаила, который, как ни старался, не мог скрыть офицерской выправки.

«Сейчас спросит о взрыве в царицынской Чека, и начнется тягомотина, которая может закончиться очередной бойней», – обеспокоенно подумал Михаил.

Дребезжащий звонок телефона отвлек чекиста. Тот поднял трубку:

– Да! Я! – И, выслушав тираду по телефону, заорал в трубку: – Ты что, мать твою, первый день в Чека?! Организаторов и наиболее активных – расстрелять для устрашения на месте; остальных саботажников не трогать – работать будет некому! – В сердцах бросил трубку на рычаг, пробормотав: – Работнички, мать твою так… – и опять поднял глаза на Михаила, но очередной звонок снова отвлек его: – Да! – рявкнул он. – Да! Сейчас выезжаю!

Орехов! – встав из-за стола и выходя в приемную, приказал он сотруднику: – Отправишь ближайшим литерным на Москву – этого товарища с двумя сотрудниками и этого корреспондента! – Он указал на сидевшего в приемной немолодого человека в выцветшем френче и пенсне и, заметив протестующе-вопросительное движение этого Орехова, добавил: – Об отсутствии мест и слышать не хочу. Я на 20-й километр с первой бригадой – опять диверсия. – И, хлопнув дверью, вышел в коридор.

То ли срочный вызов, то ли молодость Михаила (он совсем не походил на матерого контрика), то ли отправление поезда, на который тот мог опоздать в случае проверки, то ли мандат, подписанный наркомвоенмором, то ли просто усталость, а может, и все это вместе взятое, помешали чекисту проверить вызвавшую вначале подозрение личность прибывшего. Но тем не менее Муравьев облегченно вздохнул после того, как захлопнулась дверь.

Посадка на поезд, следующий до Москвы, была единственным слабым звеном в тщательно разработанном Михаилом плане – чекистам в Воронеже не составило бы особого труда проверить за короткий промежуток времени, прошедший с отправки под видом чекистов группы Михаила до взрыва в Царицыне, действительное наличие таких сотрудников в царицынской Чека. И хотя списки сотрудников и начальник были уничтожены, хотя погибло большое количество людей – обнаружить фальсификацию было вполне возможно. Достаточно зародиться малейшему подозрению – и началась бы проверка. Тем более что Муравьев в этот момент не имел права предъявлять огромные ценности, которые он должен был передать в комиссию по экспроприации. Это в Москве наличие драгоценностей сразу снимет все подозрения в среде заговорщиков-троцкистов. Да и сам взрыв по прошествии времени уже никто в Москве не станет сопоставлять с отправкой курьеров. К тому же Царицын в ближайшее время могли, скорее всего, взять войска Деникина – не зря же он (Михаил) приложил к этой операции свою руку. А потом в военной круговерти проследить – отправлял ли Свиридов курьеров или нет – уже не представится возможным. Это – в Москве, а здесь: от Царицына до Воронежа – рукой подать…

Эти мысли молнией промелькнули в голове у Михаила, и он вытер рукой взмокший от пережитого волнения лоб, пробормотав:

– Жарко…

Но Орехов, уже пригласив корреспондента, спросил у Муравьева:

– Где ваши сотрудники? Поезд отходит через полчаса. – И, не слушая ответа, двинулся к выходу.

Разместив своих протеже в купе одного из вагонов, Орехов, довольный тем, что быстро и без особых проволочек выполнил поручение начальника, попрощавшись, поспешил удалиться.

– Ну что ж, давайте знакомиться, – произнес их попутчик, разложив нехитрые пожитки. – Владимир Николаевич Горов, завотделом пропаганды и агитации газеты «Правда». Я с двумя коллегами отправился на южный фронт – для сбора материалов. Но война есть война. Большие потери в политсоставе – и моих товарищей оставили комиссарить в частях. Партийная дисциплина, знаете ли… А вот я, с собранными материалами, отправляюсь назад, – он похлопал по пухлому кожаному портфелю рукой.

Владимир Николаевич оказался интеллигентным, широко образованным человеком и прекрасным рассказчиком. Слушая его, друзья очень многое узнали о системе управления в Советском государстве, о многих неписаных законах, которыми руководствовались в советских организациях. Старый большевик с дореволюционным стажем, он был накоротке со многими членами правительства и, как газетчик, вхож в высшие сферы советского аппарата, в том числе – и ВЧК, знаком с Дзержинским, с покойным Урицким и, что особенно заинтересовало Михаила, – с Троцким.

Чувствуя за своей спиной огромные связи, Горов не стеснялся в портретных характеристиках руководителей самого высшего ранга. Как человек, которого обошли при раздаче портфелей (как-никак – член партии с 1905 года), характеризовал их довольно язвительно, что заставило Михаила оставить в своей памяти заметку о нем как о личности, которую можно будет в будущем вербануть, играя на его амбициях; но сейчас с ним нужно было вести себя очень осторожно.

Получилось, что сейчас проходила проверку на прочность их легенда. Газетчик Горов, не стесняясь, задавал различные вопросы, касающиеся их биографии; и Михаил с удовольствием вспомнил, как он отклонил предложение Лопатина – залегендировать их как выходцев из простых рабочих. Горов после первого же обмена фразами сказал, что от них за версту несет alma mater[18], и порадовался, что в Чека приходят образованные молодые люди, преданные революции, так как в этой организации нужно уметь не только расстреливать всех подряд, но еще и думать.

Так, в задушевной непринужденной беседе, стоившей больших нервов и железной выдержки собеседникам Горова, прошел, под стук колес, день. И, рассказав любопытному газетчику все про маму-папу и дядю-тетю, друзья с облегчением легли спать.

Проснулись они разом от резкой остановки, сопровождающейся взрывами, стрекотанием пулемета, беспорядочными выстрелами, диким посвистом и воем. Только начинало светать. Горов первым взглянул в запыленное окно и, вытирая пенсне, в страхе пробормотал:

– Банда!

Со всех сторон к поезду неслись тачанки, верховые, телеги. В вагоне уже поднялся дикий крик. Нападение банды не сулило, мягко говоря, ничего хорошего. Насилия, грабеж, убийства в этом случае были обычными явлениями. С военными же любых мастей, невзирая на цвета – белые или красные, а особенно с чекистами разговор был коротким – пуля.

Михаил, не слушая причитаний побелевшего от страха Горова, сразу начал отдавать приказания. Со стороны казалось, что это нападение для него не является неожиданностью и что действует он по заранее намеченному плану.

К счастью, их купе находилось ближе к середине вагона.

– Единственное спасение, – хриплым от волнения голосом произнес Михаил, – захватить грабителей живьем и под их прикрытием выйти из вагона. А там – как карта ляжет. Саша, – обратился он к Блюму, – ты – в соседнее купе. Гимнастерку сними, револьвер спрячь.