Сам он, уже скинув с себя всю верхнюю одежду, остался в нижнем белье.

– Все, пошли. Ты, Женя, принимай гостей.

И через мгновение они с Блюмом уже очутились в соседних купе, примыкавших к ним.

Пухленькие дамочки взвизгнули от ужаса, увидев ввалившегося к ним в купе Михаила в неглиже и с револьвером в руках, но тут же замолкли, когда Михаил прорычал:

– Молчать! Не то – передавлю как крыс!

А у неказистого мужчины средних лет, похожего в своем поношенном костюме на провинциального преподавателя гимназии, вдруг потемнели в паху потрепанные брюки, и предательски понесло мочой.

Михаил бросил взгляд в окно. Поезд окружили телеги. Верховые спешились и наставили винтовки на вагоны. Несмотря на свой дикий внешний вид – косматые папахи, вывороченные шерстью наружу тулупы, страшные небритые и бородатые хари, – чувствовалось, что банда подчиняется дисциплине и действует по уже давно отработанному сценарию. Поезд изогнулся дугой – здесь железнодорожное полотно делало крутой поворот, – что позволяло видеть соседние вагоны, в каждый из которых направлялись по четверо бандитов – по двое в отдельный тамбур.

Уже сквозь разбитые окна соседних вагонов начали выбрасывать баулы и чемоданы с барахлом; уже на насыпь сошли первые до смерти перепуганные пассажиры; уже раздались первые выстрелы и крики, – когда в их вагоне раздался пьяно-фиглярствующий голос:

– Вас приветствует народная армия Тамбовщины! Милости просим.

Послышался топот ног, звон разбитых стекол, бабий визг, детский плач; раздалась пара выстрелов, и понеслась площадная брань, перемешанная угрозами.

Прошло еще несколько томительных минут, дверь в купе с грохотом открылась, и в проеме показалась наглая рожа, которая тем не менее маленькими бегающими глазками подозрительно осмотрела купе. Обнаружив несколько дамочек, мужичка-штафирку с намокшими брюками, юношу, свесившего ноги в кальсонах со второй полки, и считая, что эти люди не несут опасности, обладатель рожи ввалился в купе и пропищал тонким, совершенно не подходящим к его громоздкой фигуре голосом:

– Залазь, Ванька! Буржуев шерстить будем! – и потянулся к онемевшей дамочке, сидящей у окна.

Не успел второй бугай зайти в купе, как тут же получил от Михаила, выбившего у него винтовку, удар ногой в солнечное сплетение. За секунду до этого первый бандит уже падал на землю, получив рукояткой револьвера удар по голове.

– Ни звука, мразь, и, возможно, будешь жить, – прошептал Михаил, приставив дуло револьвера к неандертальскому черепу громилы, корчившемуся от боли.

В наступившей тишине слышны были звуки деятельности бандитов в других вагонах.

В одном из соседних купе сухо щелкнул выстрел. «Браунинг, – по звуку определил Михаил, – наверное, Блюм тоже закончил разборки со своими клиентами». Он осторожно выглянул в коридор. По противоположной стенке вагона медленно сползал на пол очередной головорез с аккуратным отверстием в самом центре лба, а Саша уже подталкивал к своему купе второго бандита, упирая дуло браунинга ему в затылок.

Снаружи, сквозь мутные, засиженные мухами, запыленные окна, невозможно было в полумраке разглядеть – что творится в вагонах. Михаил взял за шкирку все еще стонущего у его ног громилу и пинком вышвырнул его из купе. Второй бандит, с проломленным черепом, не подавал признаков жизни. Михаил втолкнул в купе пленников, которых в свои могучие объятия гостеприимно принял Женя Лопатин. Бандиты, взвизгнув от его оплеух, забились в угол, перепуганно глядя на этого богатыря. Быстро одевшись, друзья напялили свои кожаные куртки и фуражки на двух покойников, бросив их мордами на пол коридора.

– Где атаман? – больно ткнул дулом револьвера в лоб ближайшего ублюдка Михаил.

– Вон там – на зеленой тачанке, – бандит ткнул в окно в направлении тачанки грязным толстым пальцем и заскулил скороговоркой: – Не убивайте, господа-товарищи… Я все, что надо, сделаю… Только не убивайте…

Недалеко от их вагона стояла тачанка на резиновом ходу, вооруженная пулеметом «Максим». Возле него, развалившись, сидел уже немолодой, довольно крупный мужчина со щегольскими усиками на мясистом лице, одетый в английский френч.

– Будете жить, если сделаете все, что мы скажем! – рявкнул Женя и тут же, для более точного уяснения, сломал кисть руки второму бандиту.

Громила заверещал, но огромная ладонь Жени ударом заткнула ему пасть:

– Молчать, падла! Ты понял? Мы не шутим: выполните то, что скажем, – будете жить!

Своей напускной жестокостью Женя сознательно деморализовал пленников, и они, как китайские болванчики, молча и синхронно закивали головами.

Муравьев приоткрыл окно вагона. Бандит, высунувшийся из окна, проглотив первый слог от толчка огромного кулака Лопатина, заикаясь вначале, хрипло закричал:

– А… Атаман! Явдоким Яковлич, зайди в наш вагон! Кое-что интересное есть, ты больно нужен! – Он хотел еще что-то добавить, но Женя, как морковку, выдернул его из окна, и рама мгновенно закрылась.

Не теряя времени, друзья занялись подготовкой к встрече дорогого гостя. И когда, не ожидающий подвоха, он степенно вошел в вагон, на полу возле трупа, одетого в кожанку, сидел Михаил с якобы связанными перед собой руками. Из соседнего с Лопатиным купе выглядывала перепуганная рожа одного из бандитов, в спину которого уткнул браунинг притаившийся Блюм.

– Явдоким Яковлич, в соседнее купе войдить. Там, – мотнув головой по направлению купе и силясь улыбнуться непослушными губами, сказала рожа в кудлатой папахе, – тебя… тебя ждуть.

Атаман, переступив через распростертого Михаила, вальяжно двинулся к купе. За ним следовал молоденький ординарец, затянутый в щегольские бриджи, на длинных, как у цапли, ногах, с вертлявой птичьей головкой на худой цыплячьей шее, обвешанный, как папуас, оружием.

Мощная рука, вылетевшая из купе, рванула атамана на себя. В тот же момент удар ноги в пах согнул ординарца, и на хрустнувшую под ударом шею опустились сплетенные вместе кулаки пружиной подскочившего Михаила.

Приподняв атамана в воздух и прижав его шею, как клешнями, к стенке вагона, Лопатин другой рукой обезоружил негодяя, вытащив из деревянной кобуры огромный маузер.

– Мушку почему не спилил? – усмехнувшись, спросил Лопатин.

– З-з-з-за-а-чем? – пуча глаза на налитом от напряжения лице, ошарашенно, с трудом прохрипел атаман.

Глубокомысленно разглядывая маузер, Евгений серьезно проговорил:

– Мушка очень большая. Засуну дуло в твою жопу, начну проворачивать – больно будет. Болван, думать надо! – И он утверждающе поднял указательный палец вверх, состроив идиотскую гримасу, после чего громко заржал.

Этот смех, невзирая на опасность ситуации, подхватили и его друзья, чем окончательно обескуражили своего нового пленника.

Лопатин, отпустив атамана, перехватил его за шиворот, встряхнув, как шелудивого пса, вытащил в коридор и приказал: