Поливанов подумал, что нелегко и Сидорову, и начальнику Управления, и прокурору, которые вынуждены объясняться с руководителями самых различных рангов. Можно представить, какие выволочки и обвинения в попустительстве и бездействии они слышат каждый день. Есть такая русская традиция — бить своих, чтобы чужие боялись. А песочат в партийных верхах со вкусом и основательно.

В приемной послышались какие-то возгласы. Что-то типа: «Совещание», «А мне срочно».

В комнату зашел старший лейтенант, стороживший приемную:

— К вам срочно товарищ из московской бригады. Пропустить?

Рославлев только кивнул.

В кабинет зашел Маслов, улыбка его была чуть более глумливая, чем обычно.

— Разрешите доложить срочную информацию?

— Докладывай, — махнул рукой Сидоров. — У нас работа такая — доклады слушать.

— Телефонограмма пришла из Госбанка.

— Что пишут? — Сидоров зевнул.

— По поводу облигации. Если с бухгалтерского на человеческий язык перевести, то возможен выпуск облигаций с одинаковыми сериями и номерами.

— Это на фальшивомонетничество похоже, когда денежные документы с одинаковыми номерами, — возмутился Лопатин и тут же прикусил язык, поняв, что брякнул что-то сильно лишнее. Но на эту вольность никто не обратил внимания.

— Всё одинаковое, только купоны разные, поэтому документы считаются тоже разными, — пояснил Маслов.

— Удивительно, — покачал головой Сидоров. — И какой шанс по теории вероятностей, что в городе окажутся две одинаковые облигации, притом при таких деликатных обстоятельствах?

— Какой бы шанс ни был, он наш, — сказал Маслов. — Вон, в Исландии человека метеоритом убило. Говорят, шанс один на сто миллиардов. А бедняга в могиле, и ему эта теория вероятностей глубоко безразлична…

— Привет, Надюх. Сколько лет, сколько зим, — Любаня чмокнула подругу в щечку.

Крыльцо жалобно скрипнуло под ногой гостьи — того и гляди развалится под весом.

— Заходи, — кивнула полноватая, со вторым подбородком, высокая Надя. Несмотря на сильно округлившиеся в последние годы телеса и периодическое пристрастие к спиртному, она не потеряла еще своей привлекательности для особей мужского пола.

Вскоре женщины уже пили чай в небольшой кухне, достаточно скудно обставленной, как, впрочем, и весь этот частный дом, давно просящий ремонта. Но хозяевам было не до него. Глава семьи, слесарь-сантехник из ЖЭКа, обслуживавшего новые дома, угодил в жестокий плен к зеленому змию. Этому способствовали подношения благодарных жильцов — благо с сантехникой проблемы были всегда, а Васютка дело свое знал хорошо. Надюха исправно пилила мужа за пристрастие к алкоголю и пропитые зарплаты, но сама была не против иногда опрокинуть рюмку-другую, а порой и поболе, хотя обычно знала свою дозу и не слишком перебирала.

Дом ветшал, доски гнили, забор покосился — в общем, разруха. Иногда Надя заставляла мужа что-то там прибить и отремонтировать, на что тот соглашался с большой неохотой. Впрочем, она особо и не настаивала. Все равно через год-другой эти домишки, чахлые палисадники, заборы перемелют хищные жвала экскаваторов, и на этом месте вознесутся ввысь однотипные дома с горячей водой, газом и всеми удобствами. Так что жить им скоро в благоустроенной квартире… Новая квартира у нее сиять будет — во всяком случае, Надя была в этом искренне уверена. И вернет она тогда из деревни от матери сынулю своего — а то бабка внука отдавать не хочет, чтобы не рос, как она говорит, в грязи да пьянстве.

— Подруга, можешь отрез достать кримпленовый? Такой вот, — Люба вытащила из сумки кусочек фиолетовой материи. — Ни в одном магазине найти не могу. А у меня одной мадаме капризной понадобилось именно такое платье.

— Кримплен, сама знаешь, какой дефицит, — важно произнесла Надя.

Действительно, этот недавно появившийся синтетический материал, который не выгорает, не линяет, пользовался ажиотажным спросом и был в постоянном дефиците. Впрочем, спросом пользовалась вся синтетика — это был результат научно-технического прогресса. Красивые яркие ткани заменяли казавшийся теперь уже тусклым и устаревшим ситец, шелк и хлопчатобумажные изделия. Искусственные меха считались куда более модными и шикарными, чем натуральные. По миру и стране победно шагала химия — химические завивки в парикмахерских, химчистки, пластмассовая мебель, нейлон и полиэтилен. Этот процесс не остановишь.

— Ну, подруга, я тебе сверху заплачу, — заверила Люба. — Как обычно и даже чуть поболе.

— Посмотрю, — подобрела Надя. — Должно что-то на складе заваляться.

— Вот за что люблю я ваши склады — там постоянно что-то заваливается. Наверное, и царскую корону можно при желании найти.

— Корону не корону, но всегда что-то есть, чего нигде нет, — довольно хохотнула Надька.

— А я тут нам винца притащила, — жестом заправского фокусника Люба извлекла из своей модной сумки затерявшуюся в ее недрах бутылку двадцатиградусного «Хереса Донского», который она приобрела в магазине в центре города.

— А что? — Глаза Нади жадно блеснули. — За встречу. Сколько не виделись?

— Да уж два месяца, — звякнули стаканы. — Но теперь будем видеться куда чаще.

— А что, заходи, всегда рада.

Женщины выпили. Пьяно раскраснелись.

Надя стала расписывать, как она заживет в новой квартире, которую вроде по генеральному плану застройки сдадут в будущем году:

— Представляешь. Поднимаешься в лифте.

— Если с лифтом будет. А то все больше без них.

— С лифтом. Заходишь в квартиру. Запираешься. И никакие морды тебе за забор не глядят. Никаких соседей. Все так чинно. Тихо.

— А чего соседи, донимают тебя?

— Анонимки пишут. Участковый приходил, интересовался, чего это мы тут пьянствуем, предупреждение вынес. И не разобрался ведь, гад. Пьянствует только Васютка. А я, наоборот, с ним борюсь.

— А у тебя рядом вроде еще эти живут… Знала их когда-то… Братья, как их…

— Калюжные. Ну, чисто аспиды. Васютка со старшим в одном классе учился. До ремесленного училища. От них никогда никому покоя не было. На всех злые, в любой драке зачинщики, притом так, чтобы втроем на одного. Ни одна гадость без них не обходилась. И все их с детства к каким-то ворюгам взрослым тянуло, в какие-то притоны. С тринадцати лет с финками ходили. А как в тюрьму старшой Толян загремел, такой вернулся… Ну такой гордый, как будто в космос слетал, а не в Магадан.

— Да, тюрьма мозги выворачивает, — со знанием дела произнесла Люба, подумав про себя с неожиданным презрением к подруге: «Это тебе, овца, всю жизнь на привязи быть. А тюрьма душе свободу дает».

— Ну, у тебя-то мозги не вывернула. А у Калюжных мозгов никогда и не было. Толком нигде не работают. Или болеют, или их выгоняют, на другую работу устраиваются. Но бухать им все время надо. Раньше постоянно пьянки там, всякие мутные личности возникали. И вечно какие-то девки, вечно драки.