Точно ли было бы лучше? Каждый раз наталкиваться, как на стену, на его отказ иметь с ней дело и не знать почему? Теперь она знает.

От чего лучше сойти с ума — от знания или от незнания?

Конечно, она ему не поверила.

— Как ты это выяснил? — спросила она, едва к ней вернулся дар речи. — Где ты выкопал эту ужасную историю?

— Я узнал от твоей матери, — ровным голосом ответил Габриэль.

— Моя мать сказала — и ты ей поверил?

В конце тоннеля забрезжил свет…

— Ты знаешь, как она ненавидела тебя тогда. Она могла бы сказать что угодно, лишь бы разлучить нас. И ты проглотил…

— Не только она, — решительно вставил Габриэль, — я спросил у отца тоже.

Он медленно покачал головой, будто снова мысленно возвращаясь в ту давнюю и безнадежную ссору с отцом.

— После той ночи…

Не было нужды уточнять, какой ночи.

— Я уже тогда знал, что люблю тебя. Что хочу не просто мимолетной связи. Но я также знал, что твоя мать сделает все возможное и невозможное, чтобы не допустить нашего сближения. В общем, я решил поговорить, рассказать ей, что у меня есть чувства к тебе.

Рэйчел вскинула голову, серые глаза потемнели.

— Ты не?..

— Нет, нет, конечно.

Мягкий, почти нежный тон резанул ей по сердцу.

— Я ничего не сказал ей о случившемся. Только то, что последние шесть месяцев… — Его усмешка была полна горького отвращения к себе. — Что не могу больше смотреть на тебя как на обожаемую сестренку. Так не будет ли она возражать, если я разок-другой выведу тебя на прогулку.

Его усмешка стала почти злорадной, и Рэйчел захотелось отвернуться, зарыться головой в подушку, чтобы не слышать того, что он собирался сказать.

Габриэль подошел к огромному окну у противоположной стены и взглянул на сгущающиеся сумерки.

— Ее ответ был откровенным и бил в самую точку. Я могу встречаться с тобой, только если желаю скандала, позора и, возможно, тюремного заключения. Тогда-то я и узнал, что ее роман с моим отцом начался не за год до вашего переезда в этот дом. Фактически они были любовниками в течение двадцати лет с небольшими перерывами.

Габриэль помолчал, чтобы зловещий смысл сказанного дошел до нее, но для Рэйчел это не было новостью — она помнила, как мать знакомила ее, тринадцатилетнюю, с «дядей Грегом», с которым они «дружат давным-давно». Да и сам Габриэль рассказывал, как его отец — ее отец! — видел ее маленькой девочкой, играющей с пластилином.

— Значит, мой… — она быстро удержалась от того, чтобы сказать: «папа», — Джон Амис, муж моей матери…

— Не мог иметь собственных детей, — продолжил за нее Габриэль. — Он встретил Лидию после их очередного разрыва с отцом. Очевидно, она была уже беременна, но Грег отказался признать отцовство. Амис очень быстро женился на Лидии и зарегистрировал ребенка — тебя — как собственную дочь. Твоя мать считала, что никогда больше не увидит Грега, так что не возражала и просто позволила тебе расти в уверенности, что Джон Амис — твой отец. Рэйчел, прекрати!

— Прекратить что?

Она недоуменно посмотрела на него и лишь тут заметила, что взяла из ящика у кровати носовой платок и бессознательно рвет его на части побелевшими от напряжения пальцами.

Усилием воли она заставила руки лежать спокойно.

— Ты выяснил все у своего отца?

Еще один короткий утвердительный кивок.

— Он сознался, что все обстоит именно так. Что у них с Лидией был роман, в результате которого была зачата ты, что они расстались и твоя мать вышла за Амиса. Грег и Лидия встретились несколько лет спустя после смерти Амиса, и их отношения возобновились, словно и не прекращались. Сначала тайно, но потом, когда моя мать уехала, Грег перевез тебя и Лидию сюда.

— И когда она рассказала Грегу?..

— Что ты — его дочь? Не сразу. Лидия знала, что, расскажи она эту историю, отец заподозрил бы ее в вымогательстве — попытке получить для тебя наследство или заставить жениться на себе. Вместо этого она ждала, позволяла Грегу заботиться о тебе.

Габриэль вздохнул, неуверенно провел руками по волосам и снова повернулся лицом к ней.

— И он действительно заботился о тебе, милая… О Боже!

Он с явным отвращением остановил себя, и сердце Рэйчел упало. Не в силах больше сдерживаться, она уже готова была вновь кинуться к нему, но испепеляющий взгляд заставил ее замереть на месте.

Она с рыданиями упала на постель.

Он был прав — нельзя было разрушать барьеров, которые Габриэль с таким трудом возводил между ними. Но сама мысль о том, что эти барьеры останутся навсегда, была для нее невыносима.

— Он полюбил тебя, Рэйчел. — Габриэль уже с трудом выталкивал из себя слова. — Как и я. Когда он сделал анализ крови, на котором настояла Лидия, вопрос о том, его ли ты дочь, уже не имел значения.

Для Грега — возможно, подумала Рэйчел, но не для Габриэля. Тот анализ сначала разрушил его жизнь, а теперь разрушает ее.

— Но почему моя мать даже не заикнулась об этом?

— Грег запретил. Он сказал, что не желает, чтобы люди знали о его делах. Думаю, он поставил это условием ее переезда сюда, а она любила его так сильно, что молчит до сих пор.

— А почему он не хотел признать меня? — осмелилась спросить Рэйчел.

Габриэль в отчаянии покачал головой.

— Бог знает. Если бы он признал, мы не свалились бы во всю эту грязь. И кто ведает, что бы он сделал после того, как женился на твоей матери. Если бы он не умер, возможно, проглотил бы свою глупую гордость и сделал бы нас одной большой, счастливой семьей.

Цинизм последних слов заставил Рэйчел внутренне содрогнуться.

— Именно поэтому вы скандалили?

Габриэль мрачно кивнул, его губы сжались в жесткую, тонкую линию.

— Он сказал, не имеет значения, чей ты ребенок. Ты живешь здесь, он обращается с тобой как с дочерью. Что еще надо? Я сказал, что ему следует признать тебя или по крайней мере жениться на Лидии, оформить все по закону. Я хотел, чтобы все было открыто. Хотел, чтобы у тебя был настоящий дом, настоящее имя, настоящий отец…

Он еще раз покачал головой, словно не веря собственным словам.

— Я был не совсем честен с ним. Тебе было только девятнадцать, и я только что лишил тебя девственности…

— Не лишил! — решительно возразила Рэйчел. — Ты не взял ничего, чего я не стремилась отдать. Я была…

Челюсти у него конвульсивно сжались, по лицу пролегли белые складки. Рэйчел поняла, что нажала на больное место.

— О!..

— Да.

Его тон сурово подчеркивал ужасающую жестокость ее слов.