Я начал медленно перестраиваться в правый ряд.

Каким был я в выпускном классе? Малоразговорчивым, застенчивым, сидел по вечерам дома, читал книги, которые брал в огромной библиотеке отца‑писателя[5]. Сын‑тихоня раздражал Николетту, маменька‑то обожала гостей и выговаривала мне:

— Как не стыдно прятаться? Немедленно брось чушь, которую держишь в руках, и ступай в гостиную. Улыбайся. Посмотри на других ребят. Они не буки.

Я покорно откладывал том Жюль Верна (Майн Рида, Брет Гарта, Джека Лондона, Мопассана, Фейхтвангера, Голсуорси), надевал костюм, повязывал галстук и, чувствуя себя самым несчастным человеком на свете, отправлялся куда было приказано, прекрасно зная, что там меня ждет. Заклятые подружки Николетты — Кока, Люка, Зюка, Микки и прочие — начнут меня обнимать, целовать, тискать и сюсюкать:

— Вава, как ты вырос! Настоящий мужчина! Ой, смотрите, у него усы пробиваются… Ну‑ка, расскажи, у тебя есть девочка? Надо же, он покраснел! Вава, не смущайся.

Я улыбался, кивал, задыхался от резкого запаха разных дорогих, само собой разумеется, французских духов, коими дамы обливались с головы до ног, стоически терпел царапины от их бриллиантовых серег, колье, перстней и ни разу не сказал: «Николетта устраивает суарэ[6]два раза в неделю, состав гостей у нее никогда не меняется, вы видели меня во вторник. Отчего ж в пятницу вы так удивляетесь?»

Ох, как же мне хотелось ущипнуть Коку или Люку за их длинные носы! Но ведь воспитанный юноша никогда так не поступит.

Не надо думать, что Зюка, Микки и остальные обожали подростков и приходили в умиление при виде любого школьника. Нет, все дамы отдали своих детей нянькам‑гувернанткам, их общение с дочкой или сыном ограничивалось чмоканьем последних по вечерам в лоб и словами «Учись хорошо», а на летние месяцы они отправляли ребят на море. Но в светском обществе существуют незыблемые правила, и одно из них предписывает: явились в гости — надо измазать слюнями ребенка хозяев, восхититься тем, как тот вырос, задать ему парочку глупых вопросов и благополучно забыть о нем до следующего появления в этом доме. Я знал, что буду объектом внимания самое большее минут пять‑семь, дожидался, когда дамы начинали перемывать кости кому‑нибудь из отсутствующих, шел в ванную, тщательно умывался, прыскался папенькиным одеколоном, успокаивался от его запаха и опять усаживался за чтение.

Хорошо ли я учился? Скажу честно: все точные науки остались за гранью моего понимания. Слава богу, в моем классе училась девочка со странным для Москвы именем Милла (именно так, с двумя «л») и не менее удивительной фамилией Плахин. Так вот эта Милла Плахин, золотая отличница, помогала Ване Подушкину на всех контрольных. У нее была на редкость светлая голова, задачки по алгебре и геометрии она щелкала как белка орешки и всегда присылала мне решение. Благодаря Милле я получал за контрольные пятерки, чем приводил в изумление учителей, не понимающих, почему у доски Ваня тупее пня, а письменные работы у него образцово‑показательные.

Милла Плахин была моим единственным школьным другом, я ходил к ней в гости и очень переживал, когда девочка вместе с родителями переехала жить в США. Помнится, Николетта, узнав, что семейство Плахин собралось эмигрировать, категорически запретила мне общаться с их дочерью — в советские годы тот, кто хотел удрать из социалистического рая, считался предателем, врагом, а если ты приятельствуешь с таким человеком, то и сам являешься изменником Родины. Пожалуй, это был единственный случай в моей юности, когда я поступил по‑своему — поклялся Николетте, что никогда даже не поздороваюсь с Миллой, которую выгнали из школы, а сам тайком бегал к ней на свидания. Сейчас Милла живет в штате Мичиган, у нее рыжий кот Барсик и две маленькие собачки, Фифи и Перла, обе породы чихуа‑хуа. У нее все сложилось очень хорошо. Очевидно, добрым, отзывчивым людям всегда помогают ангелы.

— Любой подросток — испытание для родителей, — продолжала тем временем Лидия. — Ксения довела всех Винивитиновых до ручки. Мама говорила, что девочка каждый день закатывала скандалы. Эмма Геннадиевна и Матвей Ильич даже не пытались скрыть, как внучка им надоела. Думаю, у старших просто терпение лопнуло, вот они и обрадовались, когда появилась возможность отправить хулиганку подальше. А моя мама скучала по всем детям, хотя виду не подавала. Спустя короткий срок после того, как ребята разлетелись, она перебралась жить в усадьбу. Объяснила это так: чтобы вовремя попасть на службу, надо очень рано вставать, ехать на метро, потом на автобусе, а оставаясь в особняке, можно будет высыпаться. И у нее прибавится денег, если свою квартиру сдаст. Маме повезло, нашлась тихая семейная пара с ребенком. Жильцы вовремя платят деньги, никакого безобразия не устраивают — идеальный вариант. Все это, конечно, хорошо, но я догадалась, что переезд был задуман по иной причине — просто маме одной жить было тоскливо, — вздохнула дочь Надежды Васильевны.

— Уши вянут слушать, как ты врешь, — вдруг раздался хрип с заднего сиденья. — Аж зубы сводит.

Лидия обернулась:

— Майя, ты как себя чувствуешь?

— Хреново, — ответила младшая сестра.

— Сделай одолжение, не выражайся, — попросила Лида. — Ругательства не украшают женщину.

— А ты накажи меня! — захохотала наркоманка. — В угол поставь, маме, как в детстве, нажалуйся, пусть она меня выдерет. Гадина ты, Лидка! Всегда ею была, вечно меня тиранила. Тебе не понять, как может быть плохо человеку.

— Куда уж мне, — вздохнула сестра. — Не пью, не курю, уколами не балуюсь. Слава богу, не в курсе ощущений наркомана. Зато знаю, что случается с теми, кто…

— Ой, заткнись! — заорала Майя. — Лучше дай денег!

— Нет, — твердо произнесла старшая сестра.

— Имеешь же заначку, — заныла младшая.

— Не получишь ни копейки, — отрезала Лидия. — Сейчас приедешь домой и ляжешь спать.

— Не хочу! — завизжала Майя. — Дай денег!

— Никогда! — решительно отказала Лидия. — Скажи спасибо, что увезла тебя от Винивитиновых, они могли полицию вызвать.

— Я не к ним прикатывала, а к мамочке, — застонала наркоманка, — она мне помочь должна.

— Никто тебе ничего не должен, — разозлилась Лидия, — ты сама у себя в долгу. Бросай колоться, начинай жить по‑человечески.

— Как ты, что ли? — заржала Майя.

И услышала в ответ:

— Я не считаю себя идеальным человеком, но с меня не стыдно взять пример.

— Лучше сдохнуть, чем на тебя походить, — прозвучало с заднего сиденья. — Скукотища черная жить по‑твоему.

— Зато у тебя веселье, — буркнула Лидия.