* * *

– Уф-ф, я думал, это никогда не кончится, – шумно выдохнул мой спаситель, когда мы наконец-то вышли на крыльцо неприглядного казенного зданьица. И вдруг, оглянувшись, грубо стиснул меня за талию и по-хозяйски притянул к себе. – Спокойно, не вздумай вырываться, не буду я к тебе приставать! Они смотрят в окно, пусть убедятся, что мы вместе. Сомневаюсь, что нам поверили. Ты еще легко отделалась…

Его «ты» прозвучало вполне логично – на правах «кувыркавшегося» со мной в траве. И правда удивительно, но меня оставили в ранге свидетеля, дав подписать обязательство о явке и протокол допроса. Прочитав последний, моя журналистская душа пришла в ужас от обилия оборотов вроде «имела место быть», но красноречивый взор моего «алиби» в корне задушил рвавшийся наружу протест. Как я поняла, спасло меня не только неожиданное заступничество отца Маши. Важную роль сыграла и какая-то бумага, которую в разгар моих мучений принесла следователю та же девушка в форме. Судя по короткому диалогу главного и его помощника, предварительная экспертиза показала, что удар, вероятнее всего, нанес мужчина, причем левша.

– Боюсь, еще не отделалась, – вымученно промолвила я и, подавив желание высказать все, что думаю об «изобретательном» алиби, совершенно искренне сказала: – Спасибо.

Наверное, мне померещилось от усталости, но на щеках Аникеева-младшего явственно выступил румянец. Это что за диво дивное – здоровенный грубоватый мужик, который смущается, как дитя?

– Не за что. Благодари мою дочь, ты ей почему-то понравилась, – буркнул он, подводя меня к большому, основательно замызганному джипу. – Куда теперь? Надо поскорее отсюда убраться.

«Почему-то»? Ну и хам! Выходит, смущение мне все-таки почудилось, а жаль… Похоже, мне придется попрощаться с намерением хорошенько расспросить его об отце. Хотя о чем это я? После всех «приключений», растянувшихся на много часов, меня шатало от усталости. С неба жарило яркое дневное солнце, но тело колотил озноб. Хорошо, мне удалось заскочить в неприглядный санузел каталажки и кое-как смыть с лица остатки «боевого раскраса». Теперь же хотелось лишь одного – оказаться в мягкой теплой постели.

– Куда? Если можно, в парк-отель, – попросила я, и громила открыл передо мной переднюю пассажирскую дверцу.

Мы резво стартовали с места, и я, дрожа, обхватила себя руками за плечи. Заметив это, мой спутник великодушно кивнул на валявшуюся сзади кофту от спортивного костюма. Я накинула ее на спину и сжалась в комочек, надеясь хотя бы немного согреться.

– Еще раз спасибо за все, – еле слышно проговорила я. – Кстати, меня зовут Рита.

– Уже знаю, – отмахнулся сын Боба, не отрываясь от дороги. – Услышал, когда тебе диктовали тот документ о явке. Дочка забыла твое имя, все твердила: «Нимфа, нимфа…», вот я и выдал сдуру. После того как мы с тобой вызвали полицию, я помчался с Машей домой. По дороге она проснулась, поняла, что тебя нет, и раскапризничалась, с трудом угомонил. Оставил ее с соседом – рядом живет один дед, священник, решил, пусть побудет под его надзором, – и сразу помчался обратно. Потом меня взяли в оборот, стали проверять алиби, допрашивать…

– Все-таки ты вовремя подоспел, – благодарно кивнула я. – Видишь ли, погибший был… Самой настоящей скотиной он был, чего греха таить! Доставал людей, пачками писал пасквили о знаменитостях, лгал, изворачивался, а меня, видимо, и вовсе решил сжить со свету. Этот мерзкий слизняк даже ненависти недостоин, только презрения! Словом, у меня был веский мотив. Но я его не убивала, честное слово!

Сын Боба покосился на меня, не скрывая подозрений.

– Знаешь, даже если ты его убила, мне плевать. Могу лишь сказать «спасибо». Удивляюсь, как сам его не прибил, – ухмыльнулся он и, предупреждая мой вопрос, объяснил: – Я ведь знаю этого хлыща, таскался за мной дня три и пытался вынюхивать что-то об отце. Когда я послал его куда подальше, он совсем обнаглел – и предложил деньги! Ты только вдумайся: чтобы я продал родного отца, саму память о нем!

– Совести у него нет… точнее, не было. А вот деньги водились, и немалые. Издатель предлагал ни в чем себе не отказывать… – Я тут же прикусила язык, но было поздно. Аникеев-младший мгновенно встрепенулся, чуть не потеряв руль, и мне пришлось выкручиваться, стараясь по возможности не врать. – Нам дали одинаковое задание: подготовить материал о твоем отце. Пообещали оплатить все расходы, включая командировочные. Тот, кто справится лучше, займет кресло главного редактора журнала.

Мой спутник фыркнул так, что сила его возмущения, казалось, чуть не разнесла огромную машину на куски.

– Мерзкие писаки! На все готовы – копаться в грязном белье, разрушать семьи, позорить порядочных людей! И ты из таких? Подумай-ка, куда завела страсть к низкопробным сенсациям твоего дражайшего коллегу! Как считаешь, оно того стоило? То-то же.

– Ты не знаешь… – начала было оправдываться я, но, увидев, как брезгливо передернуло собеседника, осеклась на полуслове. Зачем тратить и без того иссякающие душевные силы, пытаясь убедить в чем-то этого толстокожего чурбана? Я плотнее натянула на себя кофту и отвернулась к окну. Разум уже окутывал туман нервного сна, и я, памятуя о том, что пассажиру на переднем сиденье не следует спать и «заражать» водителя дремотой, попыталась встряхнуться. Вложив в голос весь имевшийся у меня сарказм, я невинно поинтересовалась: – Хорошо, если я такая мерзкая писака, с чего это ты примчался меня спасать? Неужели просто послушал дочь?

Он нисколько не смутился, словно ожидал подобного вопроса, и будто вскользь, не отрываясь от дороги, пояснил:

– Конечно, была и другая причина. Люди видели меня на празднике и, на счастье, запомнили. Но, если честно, я ненадолго отлучался, поручив знакомым из поселка присмотреть за дочерью. Это было как раз в районе одиннадцати. Так что, если знакомые расскажут следователю об этом моменте, я тоже подпаду под подозрение. Отныне ты – мое алиби.

Я открыла было рот, собираясь расспросить его о том, что он делал во время совершения преступления, но в этот момент силы окончательно покинули меня. И я уступила долгожданному сну, почему-то нисколько не волнуясь о том, что рядом сидит потенциальный убийца.

Глава 8

Я проснулась от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Ни малейшего разумного объяснения этому чувству не было – в комнате царила тишина, а в поле зрения в этот ранний предрассветный час маячило лишь окно. Я попыталась повернуться, но, видимо, ослабла настолько, что тут же снова рухнула на подушку. И в этот момент за спиной послышался легкий, еле слышный стук закрываемой двери.

Выходит,