Я наношу удар.

Меня бесит, что мне нельзя сближаться с людьми.

Я снова бью.

Меня раздражает, что я не могу быть собой или фотографироваться с Шарлоттой и Аннализой. Меня бесит, что я никогда не смогу впустить кого-то в свою жизнь. Я бью по груше изо всех сил, пока энергия не иссякает, а слезы не грозят вырваться из усталых глаз.

Когда я ухожу, я узнаю девушку у одной из боксерских груш, бьющую с полной отдачей. Я узнаю в ней себя. Техника не очень хороша, но она бьет от злости и разочарования, а не для того, чтобы отработать форму.

Когда девушка делает глоток воды, я касаюсь плеча.

– Амелия? – Темные брови Аннализы сходятся в замешательстве.

– Привет. Я не знала, что ты приходишь сюда.

– Да, прихожу иногда. – Она пожимает плечами. – Это хороший способ выпустить пар, понимаешь?

– Прекрасно понимаю. – Я сухо смеюсь.

Она добавляет несколько ударов. Цепи, удерживающие грушу, скрипят, когда последний удар отправляет тяжелый груз в полет.

– Кто тебя разозлил? – спрашиваю я, наполовину в шутку, а наполовину искренне желая узнать.

Она вытирает пот со лба и поворачивается ко мне лицом.

– Тот, кого я считала своим братом, но кто в итоге разрушил мою жизнь.

Аннализа делает стойку и снова начинает бить по груше. Я понимаю, что она хочет побыть одна, и оставляю ее, повторяя в уме ее слова.

* * *

Когда нам раздают проверенные работы по математике, я даже не удивляюсь, увидев неудовлетворительную оценку.

Ничего другого я и не ждала. Это уже второй тест, который я провалила с тех пор, как начала учиться в этой школе.

Я ничего не понимаю и не могу сосредоточиться на объяснениях мистера Фидиотта. Честно говоря, если бы он объяснял урок на часах в передней части комнаты, я бы, наверное, уже что-нибудь выучила, ибо я провожу все свое время, уставившись на них.

Когда до конца урока остается семь минут и тридцать четыре секунды, все начинают потихоньку собираться.

Мистер Фидиотт обращается к классу:

– Все свободны.

Класс наполняется хором взволнованных «да!», и мне не стыдно признаться, что я, возможно, кричу громче всех. Мистер Фидиотт выпустил нас из ада на шесть минут и пятьдесят две секунды раньше, что не может не радовать.

– Кроме вас, Амелия. Могу я поговорить с вами?

Беру свои слова обратно. Мистер Фидиотт совсем не крут. Он топчет мечты. Он только что растоптал все мои грезы о побеге из этой дыры.

Несправедливо, что я должна оставаться, пока остальной класс получает свободу.

– Амелия, – обращается мистер Фидиотт ко мне, как только я подхожу к его столу, – это уже второй тест, который вы провалили. На других контрольных вы едва справляетесь.

– Я знаю. Я очень старалась, пыталась подтянуть оценки. Я занимаюсь с подругой практически каждый вечер!

– Вам нужен зачет, чтобы закончить школу, – говорит он бесстрастно.

– Я получу зачет. Я очень стараюсь.

– Я не хочу, чтобы вы провалились, Амелия. Вот почему я попросил одного из лучших учеников с вами позаниматься.

– Мне не нужен репетитор! Шарлотта помогает мне!

– Шарлотте нужно сосредоточиться на повышении собственной оценки, не говоря уже о помощи неуспевающему ученику.

– И кто же согласился со мной заниматься? – нерешительно спрашиваю я.

Его последующие слова шокируют меня сильнее, чем удар тока:

– Эйден Паркер.

– Что?

– Эйден вам поможет. Договоритесь о времени. Я уверен, ваши оценки значительно улучшатся.

– Что Эйден понимает в математике?! – Я смутно вспоминаю, как однажды мельком взглянула в его тест, полный уверенных ответов.

– Эйден – один из лучших учеников в выпускном классе по многим предметам. Он без проблем поступит в большинство колледжей. Я не могу предложить никого лучше в качестве репетитора.

Я знала, что Эйден умный, но я не знала, что он умный настолько.

Может, он не хочет, чтобы люди знали о его умственных способностях, потому что боится испортить репутацию крутого парня? Нельзя забывать, что он запугал Итана одним предложением, и люди практически разбегаются, завидев его в коридоре. Если на пути Эйдена попадается камень, и у того, наверное, вырастают ноги.

– А нельзя попросить другого лучшего ученика школы? – протестую я.

Мистер Фидиотт бросает на меня удивленный взгляд.

– Вы, видимо, думаете, что у вас есть выбор? Я уже попросил Эйдена помочь, и он согласился. Он вам помогает, или вы проваливаете тесты и не заканчиваете школу. Все просто.

Звенит звонок, означающий, что перемена закончилась. У нас есть пять минут, чтобы успеть на третий урок. Мистер Фидиотт встает, чтобы стереть с доски.

– Договоритесь о времени. – Он делает паузу. – И это был звонок. Идите в класс.

Он как бы намекает, что на этом разговор окончен.

Я вздыхаю и выхожу из класса, ворча. Что вообще знает мистер Фидиотт? В его фамилии буквально есть слово «идиот».

Почему он думает, что Эйден будет мне полезен в качестве репетитора?

И даже если так, почему Эйден согласился заниматься со мной? Зачем ему открывать свою тайну – что он на самом деле гений? Да, мы выяснили, что не ненавидим друг друга, но это вовсе не значит, что он может добровольно вызваться провести со мной время. Кроме того, я сомневаюсь, что его так уж заботят мои проблемы с математикой.

Чушь собачья. Эйден едва может говорить со мной как с нормальным человеком. Как он научит меня понимать математику? Скорее всего, Эйден разозлится на меня за то, что я не пойму что-нибудь из теории. Я в ответ скажу что-нибудь язвительное, а соседи вызовут полицию, чтобы разобраться со всеми этими криками.

За обедом я сажусь рядом с учеником года.

– Какого черта, Эйден? – Мне все равно, что я прервала Мэйсона на середине его монолога о каком-то футбольном матче.

– Полагаю, тебе не понравился разговор с мистером Фидиоттом? – догадывается Эйден.

– Что за разговор? – спрашивает Аннализа, садясь. Джулиан и Ноа стоят позади нее.

– Наш учитель по математике заявил, что мне нужен репетитор. Не сдам экзамен – не закончу школу. И он заставил Эйдена заниматься со мной, – нехотя объясняю я.

Никто из остальных, кроме Шарлотты, не удивился, что Эйден достаточно умен для этого. Что ж, раз они близки уже много лет, они точно знали, что Эйден – гений.

– Какого черта, чувак?! – восклицает Ноа. – Я все время прошу тебя помочь с математикой, а ты отказываешься!