Он передал мне флакон и подошел к деревянному ящику, спрятанному в углу комнаты за пузатым котлом высотой в половину человеческого роста, который висел на медных цепях над огнем. Когда доктор приподнял крышку ящика, оттуда вдруг послышался скрежет, царапанье, отчаянный писк. Ди отважно сунул руку в ящик и извлек яростно сопротивлявшуюся бурую мышку.

— Ну вот. — Тут он заметил мою гримасу и поспешил пояснить: — Они размножаются как чума в хозяйственных пристройках. Я велел кухонному мальчишке наловить мне побольше для опытов. Ты себе не представляешь, как они помогают в моих экспериментах. Да что с тобой, Бруно?

— Как-то это жестоко, — пожал я плечами.

— Без жестокости знаний не добудешь, — жизнерадостно возразил доктор. — Таков путь науки. Не на слугах же пробовать? Держи мышь покрепче. — Он сунул мне в руки легкое, тщетно бьющееся тельце.

Я почувствовал, как стучит о мои пальцы крошечное сердечко, ощутил тепло этой бренной, цепкой жизни. Хвост торчал наружу и мотался из стороны в сторону, а доктор Ди тем временем, неспешно переходя от стойки к стойке, собирал какой-то аппарат: стеклянную трубку, воронку, маленький ящик с крышкой на петлях. Он велел мне положить мышь на спину, тут звереныш совсем разъярился и цапнул меня за палец. Выругавшись, я чуть было не выронил мышь. Из пальца закапала кровь.

— Держи крепче! — скомандовал доктор Ди, как будто я сам был виноват в том, что меня укусили.

Не без труда он запихнул в пасть мыши стеклянную трубку. Несчастное животное сопротивлялось изо всех своих жалких сил и так пищало, что я уж испугался, не повредил ли я его, чересчур сильно сжимая ладонью тельце. Затем Ди насадил на трубку воронку и влил в нее часть содержимого флакона. Немало жидкости при этом разлилось, и трудно было понять, проглотила ли мышь хоть капельку, но Ди, вполне удовлетворенный, открыл маленький ящик и велел мне посадить туда пленницу.

— А теперь подождем, — сказал он таким довольным голосом, точно противень с пирожками в печь засунул. — Пока что я бы тоже хотел поделиться с тобой, Бруно, тем, что меня беспокоит.

Он провел меня через дальнюю дверь лаборатории в кабинет, где недавно я присутствовал при его с Келли гадании по хрустальному шару. К моей радости, на этот раз Келли там не было.

— Сегодня вечером она велела мне явиться в Уайтхолл, — заговорил он, одной рукой указывая мне на кресло, а другой нервически дергая себя за остроконечную бороду. — Боюсь, ничего хорошего это не предвещает. Вчера ко мне заехал Уолсингем и показал вот это. — Ди взял со стола и протянул мне такую же брошюрку, что я купил за пенни на площади Святого Павла. Символы Юпитера и Сатурна так и бросались в глаза.

— Фрэнсис хотел меня предупредить, — негромко продолжал он. — После убийства в Ричмонде все как с цепи сорвались, только и болтают что о пророчествах и Апокалипсисе, огненных тригонах и великих конъюнкциях. Распространяются такие вот вещи. — Он хлопнул рукой по злосчастной книжонке. — Подогреваются страхи в простонародье. Тайный совет видит, что дело выходит из-под контроля, надо это остановить. — Доктор Ди тяжело вздохнул, стараясь овладеть собой, и аккуратно положил брошюру на стол титулом вниз.

— Но ведь вы к этому никакого отношения не имеете.

— Вот именно. Но я гонец, принесший дурную весть. — Он распростер руки в покорном, смиренном жесте. — Однако лорд Бёрли готовит новый закон, под страхом уголовного наказания запрещающий составлять гороскоп ее величества. Он думает таким образом положить конец всем неисчислимым пророчествам о ее скорой смерти. Не думаю, чтобы это помогло: и сейчас тем, кто пишет подобный вздор, отрубают правую руку, но памфлеты все множатся, и дурачье читает их и верит.

Он тяжело опустился на стул, уперся локтями в стол и руки сложил, как на молитве, глядя пристально прямо перед собой, как будто собирался заговорить с невидимым собеседником. Я принял такую же позу, всячески стараясь выразить свое сочувствие, я понимал, в какую передрягу угодил бедный доктор. Если выйдет закон, запрещающий составлять гороскоп королевы, то вряд ли ее величество сможет и впредь держать при себе личного астролога, а эта должность была его единственным источником дохода. Как содержать жену и двух маленьких детей, не говоря уж о бездельнике Неде Келли, который присосался к дому и столу доктора Ди, к тому же занятия алхимией и покупка книг — хобби (нравится мне это английское словцо) не из дешевых. Нужен неиссякаемый поток денег, дабы проводить эксперименты и пополнять библиотеку; покровительство двора также необходимо для защиты от тех, кто подозревает ученого во всех грехах.

— За этим стоит Генри Говард, — сердито пробормотал доктор Ди, словно услышав мои мысли. На меня он не смотрел, так и сидел, уставившись в одну точку. — Он не успокоится, пока не добьется, чтобы меня отлучили от двора и прогнали с глаз ее величества.

— Генри Говард? — с удивлением откликнулся я. — Он имеет какое-то отношение к этим памфлетам?

— Нет, он главный борец с ними! — завопил доктор Ди, вскакивая с места и снова бросаясь к столу. Нащупал там маленькую, переплетенную в кожу книжку и помахал ею, точно уликой. — Он отвергает любое знание, которого он не в силах понять, утверждает, будто я вызываю демонов, всех убеждает в том, что попустительство астрологам вроде меня и долготерпение ее величества привели к распространению самозваных пророков и предсказателей, которые сеют по всей стране страхи и суеверия. Ни один придворный не посмеет спорить против этой книжонки. Подумать только: Генри Говард — апостол чистого разума. Ты только послушай, Бруно! — Он пролистал несколько страниц, откашлялся и зачитал: — «Иные бездельники в королевстве, кои подметными листами, раскрашенными книжонками, изображениями диких животных и птиц отвлекают людей от нынешних обязанностей к уповательности на будущее…» — это он в меня метит, подлец! И вот еще: «Безумие, пустой пеной исходящее, грязь гордыни, погибель чести и отрава вельможеству» — все это про меня, сам видишь, и тут еще много такого.

Я поспешно выхватил книжонку из его рук, прежде чем доктор Ди успел убрать ее подальше. На переплете золотом красовался заголовок: «Противоядие против отравы лжепророчеств».

— За что Генри Говард так вас невзлюбил?

Ди снова уселся и сложил руки.

— Он прежде был моим учеником. — В голосе учителя прозвучала печаль. — Он пришел ко мне втайне, алкая того знания, которое — мы-то с тобой понимаем — может превратиться в угрозу, если попадет не в те руки. Это было десять лет назад, сразу после того, как его брат был казнен, ему тогда было примерно столько, сколько тебе сейчас. Поразительно умный молодой человек, он много путешествовал и знался с философами и магами, которые познакомили его с творениями Гермеса Трисмегиста. Он просил принять его в адепты этого учения.

— И вы согласились?

— Он обладал явным талантом и хорошо платил, вероятно потому, что хотел непременно сохранить наши занятия в тайне. Но… — Доктор распростер руки в привычном жесте — знаке поражения и бессилия. — К великим тайнам древней философии нужно подступаться со смирением. Я быстро понял, что амбиции Генри Говарда пересиливают его мудрость.