– Все в порядке? – Алекс встревоженно посмотрела на него.

Он ничего не ответил.

– У тебя какой-то обеспокоенный вид.

– У тебя в туалете давно влага на стенах?

– Влага? Какая влага?

– Обои влажные, они отслаиваются от стены.

– Не может быть… – Она нахмурилась. – В этом доме сухо, как в пустыне.

– Может быть, у тебя труба течет?

– Утром вызову водопроводчика.

– Я, пожалуй, посмотрю. Может, что-то несложное.

Он снял пиджак, повесил его на спинку стула.

– Я приготовлю кофе, – сказала она, когда он выходил из комнаты.

Неся кофе в гостиную, Алекс услышала, как Мейн возится наверху. Блэк сидел у входной двери.

– Эй, мальчик! – сказала она. – Хочешь погулять?

Пес не обратил на нее ни малейшего внимания.

Алекс поставила поднос, вытащила кассету с «Дон Жуаном» из магнитофона и поставила пленку с подборкой из Моцарта. Заметила на столе стопку нераспечатанных писем, подошла просмотреть их. Узнала почерк на одном или двух конвертах, но не смогла заставить себя распечатать. «Пока не могу», – подумала она. Попозже, когда она снова станет сильной. На мгновение ее обуяло сомнение: а будет ли она когда-нибудь снова сильной? Она налила себе кофе и села на диван.

Мейн вошел в комнату, вытирая ладони о вельветовые брюки.

– Черный или с молоком?

– Черный, пожалуйста.

– Нашел что-нибудь?

– Нет.

– Все равно спасибо.

Он сел рядом с ней и начал задумчиво размешивать кофе.

– Завтра принесу инструменты. Вскрою пол. Возможно, протечка где-то в соединении.

– Я и не знала, что ты такой мастер.

– Ну, у всех нас есть скрытые таланты.

– Ты мог бы написать книгу «Своими руками».

– Похоже, я буду сильно занят этими двумя книгами – «Своими руками» и о происхождении жизни.

– Я уж не говорю о стихах.

Алекс чувствовала, что Мейн напряжен. Неожиданно он оглянулся через плечо.

– Все в порядке?

Она поймала себя на том, что тоже оглядывается, ощутила укол тревоги. Вид у Филипа был обеспокоенный, он хмурился. Она больше ничего не стала спрашивать – погрузилась в музыку. Постепенно почувствовала, как он расслабился; вот поставил чашку и осторожно коснулся ее плеча. Она признательно подалась к нему, но по-прежнему нервничала. Ее знобило.

– «Свадьба Фигаро»?

– Да. Отрывки. Разное из Моцарта…

Ей хотелось говорить, общаться, слышать его голос, чтобы изгнать из головы этот странный страх. Ее воскресный вечерний страх сегодня пришел к ней позднее обычного.

– Ты очень спокоен.

Он вскинул брови.

– Готова дать тебе шиллинг, чтобы узнать, что у тебя на уме.

– Ты на этом не разбогатеешь. Подразумевается, что ты зарабатываешь в качестве моего литературного агента.

Она рассмеялась, потом снова замолчала, слушала музыку. Валторна играла в быстром темпе – самый зажигательный, самый веселый Моцарт. Она поймала себя на том, что постукивает ногой в такт мелодии, почувствовала ритмичное постукивание руки Мейна по ее плечу.

– Господи, – она вздохнула, – ну почему это должно было случиться, почему?

– Ну…

– Это и есть объяснение происхождения жизни?

– Что?

– Ну… – повторила она его мычание.

Он наклонился, звякнула чашка, потом он отхлебнул кофе, потом снова звякнула чашка.

– Все образуется, девочка, но не сразу. Нужно много времени. Жаль, что я не был с ним знаком.

Ей вдруг захотелось сказать ему: «Ты его узнаешь!» Неожиданно на нее накатил странный прилив возбуждения и даже оптимизма. Отхлебнув кофе, она сказала:

– Знаешь, забавно, как сейчас меняется у меня настроение – вверх, вниз. Нередко по нескольку раз за час.

– Так еще будет продолжаться какое-то время, – кивнул он.

Она посмотрела на него:

– Ты специалист во всем?

– Нет-нет, ничего подобного. Малые знания – вещь опасная.

– Значит, у тебя большие?

Его пальцы сжали ее плечо.

– Упаси боже, нет. – Он помолчал несколько секунд. – У нас в школе был учитель, напыщенный маленький человечек, он нам говорил с чувством собственного достоинства, что никогда в жизни не водил машину и не знает, как это делается. Но при этом он имел квалификацию машиниста паровоза.

Алекс улыбнулась.

– Он управлял паровозом в двадцать шестом году во время всеобщей забастовки, проехал от вокзала Кингс-Кросс до Эдинбурга без единой остановки. Он говорил, что ему принадлежит неофициальный рекорд скорости на этом пути.

– В жизни полно странных маленьких людей, которые заняты странными маленькими делами.

Она увидела, как лицо Мейна приближается к ней, увидела рябинки на его бледной коже, рыжеватую щетину усов и в удивлении отодвинулась. Потом ощутила, как мягкая рыжая щетина щекочет ее нос, губы, увидела голубые умные глаза с рассеянным взглядом. «Вот такие глаза видишь у дантиста», – подумала она.

Потом черты вдруг изменились – перед ней был Фабиан.

– Нет! – воскликнула она, резко отпрянув. – Нет!

Фабиан растворился, и перед ней предстал пораженный Мейн. Несколько мгновений он не двигался, потом на его лице появилось смущенное, робкое выражение.

– Извини, – сконфуженно сказал он. – Я… э-э-э…

Ее трясло, и она не сводила с него вытаращенных глаз. Она видела Фабиана как живого. В этом было что-то трогательное и в то же время ужасно непристойное. Господи боже, какие жуткие шутки играет с ней ее мозг.

– Извини, Филип. Я просто… не знаю… не готова.

Его рука соскользнула с ее плеч, он наклонился, оперся локтями о колени.

– Нет, это моя вина, целиком и полностью, – сказал он. – Просто ты так… безумно привлекательна, что я… я…

Он выпрямился, улыбнулся ей дружелюбной потерянной улыбкой.

– Я, пожалуй, пойду лягу, – сказала она.

Он посмотрел на часы.

– Господи, уже поздно. – Он медленно встал, снова огляделся, увидел вдруг страх на ее лице. – Как ты тут – не пропадешь?

Она кивнула, сморщилась.

– У меня нет другого выхода, верно?

Мейн вышел в коридор. Было холодно. Он потер ладонями плечи и прошел на кухню. Тут вообще царила зима. Он огляделся. Стены тоже влажные, или это игра его воображения? Он внезапно почувствовал себя очень неловко: дом не принимал чужака, гнал прочь. Филип намеренно без спешки взял пиджак со спинки стула, надел, потом остановился, огляделся. Он чувствовал, как холод проникает сквозь кожу. Подошел к стене, потрогал ее, провел по ней пальцем – стена была сухая. Он поднял голову к потолку; от холода его начало трясти. Он двинулся к двери, развернулся и еще раз окинул кухню взглядом.