слезы выступили у них на глазах, как бывает, когда после долгого пути ступаешь на порог родного дома. И Босвелл был с ними рядом, и каждый волосок его источал луч света, порожденный Безмолвием.

— Кто есть ты? — вырвалось у изумленного Триффана, ибо ни от матери, ни от отца не могла исходить такая всеобъемлющая любовь, какая шла от Босвелла.

— Я тот, каким ты сделал меня, — прошептал Босвелл в серую дымку рассвета. — А каким я стану — зависит от деяний твоих, — эта фраза донеслась до них, как эхо.

Как знать — может, это просто ветер прошумел в траве? И свет, исходивший от него, возможно, тоже был не более чем отсвет луны или первый луч восходящего солнца?

Но вдруг все кончилось. Под своими лапами Триффан вновь ощутил почву Аффингтонского Холма; вновь он был в роли защитника старого Босвелла и Спиндла, вновь опасность была совсем рядом. Грайки забарабанили лапами о землю, оповещая о возобновлении погони. Они вышли на холм; выше их и внизу, на склоне, тоже зашуршала трава.

— Слушайте! — торопливо заговорил Босвелл. — Слушайте и немедленно выполняйте! Наше долгое путешествие было всего лишь пробой сил. Тебе, Триффан, нельзя оставаться в Священных Норах. Ты должен бежать от опасности и предоставить меня моей судьбе, какова бы она ни была. Ты же должен ради нас, стариков, и ради таких, как ты, и во имя тех, кто придет за тобой, спасти веру. Пусть это будет твоей тайной миссией — делом твоей жизни; стань хранителем и спасителем истинной веры!

Взглядом он призвал Триффана не возражать, и тот сказал:

— Хорошо. И да будет Спиндл моим свидетелем — я сделаю это.

Не успел он произнести эти слова, как небо прорезала ослепительная белая молния и послышался мощный громовой раскат. Вслед за этим внезапно черная мгла пала на землю, как будто настало полное солнечное затмение.

И хотя рассвет уже наступил, из этой столь же внезапно опустившейся на землю мглы с вершины холма раздался громкий, звучный, резкий, как блеск глыбы льда под зимним солнцем, крик:

— Босвелл!

Словно рожденный отголосками грома, он исходил от маячившей наверху, темной, как сама ночь, фигуры крота. Он сопровождался гулом множества голосов, произносивших темные заклинания.

— Босвелл, я знаю, ты прячешься там, внизу, в серых предрассветных сумерках! Мои стражи отыщут тебя!

Мощный, звучный голос явно принадлежал женщине, по от этого не казался менее грозным. Пугающее впечатление усиливалось еще и тем, что от полчища наступавших со всех сторон грайков вокруг сделалось совсем темно.

— Теперь бегите, не то они вас обнаружат, — шепнул Босвелл. — Найдите надежное убежище, отыщите тех, кому можно доверять! Научитесь руководить ими, Триффан, как когда-то научился этому твой отец. Расскажи им все, что знаешь сам.

— Но где мне найти их?

— Камень и твое сердце подскажут... — Он не успел договорить, как темная масса придвинулась совсем близко, и Босвелл обреченно повернулся в ту сторону, откуда впервые прозвучал крик.

— Добро пожаловать к нам, Босвелл! — снова раздался тот же голос.

Они увидели, что там, на вершине, откуда доносился голос, заклубились черные тучи; казалось, будто это огромные, черные когти, перед которыми бессилен свет Белого Крота.

— Уходи Триффан. Оставь меня на попечение Камня. Пусть Спиндл ведет тебя на запад, к Поющему — он прикроет вас, вы получите передышку, чтобы выбраться отсюда.

Силуэты грайков возникли совсем рядом, чернея на фоне странного зловещего свечения над Аффингтоном.

— Босвелл! — снова послышался тот же женский голос.

— Триффан! Нам надо бежать! — прошептал Спиндл.

Оба почувствовали сковывающий страх, вызванный приближением незнакомки, и даже не осмеливались глядеть в ту сторону, откуда она приближалась.

В последний раз Босвелл коснулся Триффана, шепотом произнес древнее напутствие странникам и скороговоркой добавил:

— Ты подготовлен лучше, чем полагаешь, лучше, чем я ожидал. С тобою любовь Брекена и Ребекки, она предаст тебе сил. Я же внушил тебе идеи, значение которых ты постигнешь со временем. Ступай же, возлюбленный Триффан, иди навстречу свободе, что должна наступить для всех кротов!

— А ты? — с болью в голосе воскликнул Триффан.

— За мной придет тот, кого я позову; он будет обладать невиданной силой, ибо он — воплощение истинной веры!

— Назови имя его!

— Его имя будет вечно жить в памяти кротов. Его имя... — Тут голос Босвелла прервался от предчувствия неизбежных мук.

Но Триффану этого оказалось достаточно, чтобы поверить: то, что предрек Босвелл, исполнится. Непременно исполнится. Тяжелая поступь зла была слышна всего в нескольких шагах от них.

— Бежим! — умоляюще шепнул бедный Спиндл.

Босвелл стал карабкаться наверх — маленький и хрупкий на фоне угрожающе нависшей над ним темной, зловещей массы грайков.

— С возвращением тебя, Босвелл из Аффингтона!

Голос был исполнен такой жгучей ненависти, что Триффан, не в силах подавить парализующий страх, скользя и спотыкаясь, вместе со Спиндлом опрометью кинулись бежать. Леденящий ветер свистел у них в ушах, и сквозь этот свист до них снова донесся все тот же голос:

— Наконец-то ты явился, последний из писцов! Добро пожаловать, старый дуралей! Привет тебе!

Вслед за этим раздался громовой хохот, эхом прокатившийся по Аффингтонскому Холму.

— Да, я пришел, Хенбейн. Я пришел, — услышали они ответ Босвелла.

Она сказала «последний из писцов»! Неужели действительно последний? Неужто на всем свете остался всего лишь он, Триффан, — никто и ничто, негодный защитник, беглец, жалкий трус?!

Больше он не услышал ничего и молча последовал за Спиндлом, который вел его к далекому Поющему Камню. Последние слова Босвелла были: «Имя его будет вечно жить в памяти кротов». В эти утешительные слова Босвелл вложил всю свою любовь к нему, и Триффан взрыдал от страха и отчаяния. Кто он такой? Полное ничтожество. Никакой он не святой, а великий грешник, и историки скажут о нем, сокрушенно качая головами: «Он не справился».

— Помоги же мне, недостойному, о Камень! — вскричал он на бегу.

— Скорее, Триффан! Скорее! — торопил его Спиндл, оглядываясь назад.

И пока они, под беспощадный топот преследователей, мчались, не разбирая дороги сквозь ветер и дождь, слыша под собою только удары о грунт собственных усталых израненных лап, грозная тень Хенбейн окончательно поглотила Босвелла.

Глава шестая

Грайки неумолимо настигали их. Одни шуршали в траве совсем рядом, другие скользили вниз по склону,