— Среда подойдет? Восемнадцать ноль-ноль, — немедленно встрял в разговор Бахметьев.

Лилия бросила на опера испепеляющий взгляд.

— У нас появились добровольные помощники? — поинтересовалась Яна Вячеславовна (это была именно она).

— Человек из органов. — В устах Лили это прозвучало примерно как «сбежавший из лепрозория заглянул на огонек и просит у нас соль и спички».

— Правоохранительных, — тут же добавил Бахметьев, чтобы исключить разночтения.

— Зачем же я понадобилась правоохранительным органам?

Бахметьев вынул из сумки «Одураченных случайностью»:

— Ваша книга?

Окончательно перевоплотившись в спецагента с лицензией, Яна Вайнрух бросила на книгу равнодушный взгляд. Даже слишком равнодушный, ни капли заинтересованности в кошачьей голове.

— А я думала, она пропала навсегда.

Так бы все и произошло, если бы не патологическая неприязнь дяди Федора к печатному слову.

— Почему?

— Ну, знаете, как это обычно бывает? Книгу могут заиграть, и никакими силами ее потом не отобьешь.

— Заиграть? — озадачился Бахметьев.

— Тупо не вернуть.

«Тупо не вернуть». Так мог выразиться Коля Равлюк, так он обычно и выражался. Но Коля Равлюк развозил корма для животных и вовсе не старался казаться умнее, чем есть на самом деле. А молодая женщина, стоящая сейчас перед Бахметьевым, явно тянула на интеллектуалку. И на ее высоком просторном лбу, в живых карих глазах, в губах, готовых вот-вот сложиться в ироническую усмешку, — во всем ее облике читался не только природный ум. Но и хорошее образование, способное этот ум подчеркнуть и отшлифовать. Неугомонный Ковешников наверняка пристал бы к ней с вопросом на своем отвратительно-птичьем языке: а скажите, кто круче — Сьюзен Зонтаг или Людвиг Витгенштейн? И, что самое удивительное, получил бы обстоятельный и аргументированный ответ в пользу одной или другого. Или ему прочли бы целую лекцию: негоже сравнивать философов-харизматиков, особенно если они играют на разных полях. Дальнейший ход событий знаком Бахметьеву до самой распоследней мелочи: Ковешников запрезирал бы Яну Вайнрух примерно так, как презирает красотку Мустаеву. До скрежета зубовного и выделения вонючего секрета из подмышек. Или… откуда еще он там выделяется? Оттуда, где в насыщенной запахами перегноя темноте живут-поживают детские страхи и жалкие комплексы Ковешникова, лучшего человека в своем деле.

Худшего человека для других людей.

Яна Вайнрух тоже красотка, приходится признать. Она ничуть не уступает Сей-Сёнагон Мустаевой. Что делает сейчас опер Женя Бахметьев? Любуется красоткой.

Тупо любуется.

— …Проходите.

Яна распахнула дверь, приглашая Бахметьева в кабинет. Светлые стены приятного тона, беленые широкие доски на полу. Рабочий стол у окна; пара кожаных кресел. Пара картин, — самых настоящих, написанных вроде бы (и даже — скорее всего) маслом. На картинах, висящих в небольших нишах по обе стороны стола, были изображены мужчина и женщина.

Сьюзен Зонтаг и Людвиг Витгенштейн — так подумал Бахметьев. И ошибся.

— Я могу взглянуть на ваше удостоверение?

— Да, конечно.

Пока Яна Вайнрух едва ли не под лупой изучала бахметьевские корочки, тот переключился на чистое созерцание. Ему нравились картины на стене.

— Ваши родители?

— В определенном смысле — да. — Психоаналитик скупо улыбнулась.

— Ага.

Это было все, чем ограничился Бахметьев, хотя ему очень хотелось узнать, что за люди затаились в нишах. И почему они оказались здесь. Дело в том, что… опер уже видел их. Но в совершенно другом месте. Вспомнить бы в каком — и все встанет на свои места.

— Итак, я вас слушаю.

— Хотелось бы послушать вас.

Провоцировать и манипулировать, не забывая при этом обливать всех помоями, — творческий метод Ковешникова. Творческий же метод Бахметьева — корректность и вежливость. А также кротость, граничащая с идиотизмом. Иногда это срабатывает.

Но творческий метод Ковешникова срабатывает чаще. Всегда.

— Задавайте вопросы, и вы получите ответы. Может быть.

— Тереза Капущак, — произнес Бахметьев.

— Это вопрос?

— И ответ тоже. По поводу вашей книги. Она обнаружилась… э-э… у этой самой Терезы Капущак.

— Теперь книга — вещдок?

— Почему вы так решили?

— Бросьте. Если бы с Терезой Капущак все было хорошо, вы бы сюда не пришли. Все плохо настолько, насколько я думаю?

— Что бы вы ни подумали, дела обстоят еще хуже, — честно признался Бахметьев.

— Черт, — Яна Вайнрух постучала указательным пальцем по запястью. — Черт. Черт.

Она не была расстроена, нет. Скорее — раздосадована. Как будто у нее в трамвае вытащили кошелек. Денег там не было, так — пара сотен рублей плюс карточка «Подорожник» — это еще сто. С тех пор как он временно оказался разлучен со своим «Хендаем-Соларис», у Бахметьева была именно такая карточка, позволявшая экономить на проезде в метро и общественном транспорте космические суммы — до девяти рублей за поездку; не забыть сунуть в пасть «Подорожнику» пятихатку, а лучше — тысячу. Сегодня же.

Так подумал Бахметьев.

А потом он подумал, что Яна Вайнрух не ездит в трамваях и «Подорожника» скорее всего у нее нет. Зато есть платиновые банковские карты и масса скидочных — в самых разных сегментах индустрии «лакшери»: нишевые духи, студия ногтей, VIP-фитнес и дружественные ему йога и пилатес, ага. Яна Вайнрух не расстроена. Скорее — раздосадована. Как будто у нее сломался ноготь. Кошелек у нее хрен отберешь. А ноготь — самое то.

— Она была вашим другом?

— Она была моей клиенткой. Недолго. Я думала, нам удалось решить проблему.

— Что за проблема?

— Видите ли… Я бы не хотела это обсуждать. — Над левой бровью Яны прорезалась тонкая морщинка.

— Придется, — вздохнул Бахметьев.

— Она… покончила с собой?

— Ее убили.

Ему показалось, что Яна выдохнула с явным облегчением. И Бахметьев сразу же понял природу этого выдоха: что бы ни случилось со штатным барменом «Киото и Армавира», профессиональная честь психоаналитика Я. В. Вайнрух не пострадала. Проблема Терезы Капущак на каком-то этапе действительно была решена. А убийство… Убийство — такая вещь, которая иногда настигает даже психически устойчивых людей.

— Как это произошло?

Похоже, она не просто психоаналитик. Не только. Еще и гипнотизер: карие глаза смотрят на Бахметьева, не мигая. Не то чтобы у него появилась настоятельная потребность поделиться деталями преступления, но… Почему бы и нет?