несколько дней, потом снова появилась. Юлька к тому времени уже начала работать самостоятельно. Покупательница подошла к ней, подала чек. Дальше сработала привычка.

— Девушка, мне для боль… — И осеклась, бросив затравленный взгляд на Юльку.

— Для больного, — уточнила Юлька серьезно. — Я понимаю. Вы удачно пришли, нам только что завезли творог, очень хороший. Взгляните!

Она показала на лоток, стоявший в прилавочной витрине. Творог в нем и правда выглядел аппетитно: белые мощные комья с едва заметным розовато-золотистым отливом, от них прямо-таки веяло первозданной свежестью.

— Может, полкило взять? — стала вслух соображать покупательница. — На двести граммов побольше?

— Конечно, — мягко сказала Юлька, — советую. Доплатить в кассу вы можете без очереди, а я пока все приготовлю.

Скоро женщина вернулась со вторым чеком. Впервые лицо ее не годилось для казенной фотографии — женщина улыбалась.

Надо сказать, что и у Юльки после ее ухода возникло приподнятое настроение. А ведь прав папин сосед по палате, маленький и хрупкий Александр Иванович. Хорошо он тогда говорил, немного по-газетному, но все равно хорошо. Говорил, что в магазине человек ощущает итог своих усилий очень быстро, сразу, и итог этот — благодарность людей. Радостное все-таки чувство вызывает человеческая признательность, честное слово!

Глава двенадцатая

Этого дня Юлька ждала почти целый месяц: сегодня приезжает Олег!

Но, как часто случается, бочка меда не обошлась без капли дегтя: Юльке приходится стоять за прилавком, идет ее неделя. Ежедневные смены продавцов до сих пор не введены, материальщики тянут, ссылаясь на болезнь Антонины Сергеевны, ждут, когда она выйдет на работу. Но Антонина Сергеевна по-прежнему на больничном. Отпрашиваться Юльке тоже как-то неудобно, так что встретиться с Олегом она сможет только вечером. Конечно, катастрофического в этом ничего нет, да и освобождается она раньше, чем остальные. Но хотелось бы побыстрей. Тем более от Олега вчера пришла телеграмма из Курска — он уже почти на самых подступах к Москве. Телеграмма веселая, но за ее смешными строчками Юлька угадывает нетерпение, желание увидеться как можно скорей. Телеграмма, как и всякая телеграмма в мире, напечатана на бланке прописными буквами. Но если соответствующим образом расположить строчки, то получится стишок. Вот такой:

Завтра не смогу ли я

повстречаться с Юлией?

Не видались целый век!

У подъезда в два. Олег.

Почему Олег решил, что она сегодня не работает? Перепутал расписание смен? Придет к ее дому, будет стоять, ждать, а она не появится. Нехорошо! Можно, конечно, позвонить ему часов в двенадцать. К этому времени Олег уже должен быть в Москве, если собрался ее встретить «у подъезда в два». Так и надо сделать!

Долгожданный, торжественный этот день начался как обычно.

В магазин Юлька пришла в половине восьмого, чтобы до открытия успеть подготовить рабочее место. Тут ведь тоже целая наука со своей терминологией, своими тонкостями. Разместить товары следует так, чтобы избежать во время работы лишних, нерациональных движений, не метаться в легкой панике из стороны в сторону, не ползать туда-сюда в поисках нужных продуктов. Юлька должна еще успеть проверить, не нарушена ли «композиция» в витринной части прилавка. Словечко «композиция» в магазине сделалось модным с легкой руки художников-декораторов. Прежде говорили просто — выкладка, крутили розочки на брусках масла, и тем дело кончалось. Художники долго объясняли и показывали, какие способы укладки товаров в прилавочных витринах существуют, как необходимо сочетать их размеры, форму, цвет, вид упаковки, чтобы все вместе создавало эту самую композицию.

Без десяти восемь Мария Степановна тоже, как всегда, вышла в торговый зал, чтобы убедиться, на всех ли товарах имеются ценники, а также выверить весы, поставить их «на нули», если стрелки сбились.

Сейчас Алексей Андреевич распахнет входные двери и торжественно провозгласит: «Магазин открыт! Проходите, граждане, мы вас ждем!» И толпящиеся у входа граждане поспешно устремятся за покупками, чтобы затем набить ими эмалированные утробы своих отощавших за прошедшие сутки холодильников.

— Третий раз спрашиваю: вологодское есть?

Увы, вологодского нет, но Юлька сейчас сожалеет об этом никак не меньше, чем нетерпеливая покупательница. Ей, Юльке, как никогда, хочется, чтобы всем вокруг было хорошо, а неприятности — большие и малые — оставили бы людей, не отягощали их хоть один-единственный день, и чтобы днем этим был, разумеется, день сегодняшний.

В звяканье молочных бутылок, урчании касс, глухом гомоне торгового зала — во всех этих ставших уже привычными звуках нынешним утром бьются для Юльки особые ритмы и слышится даже некая музыка. Она звучит у Юльки внутри, внося в ее движения стремительность и необыкновенную легкость, придавая невесомость телу и тем нарушая скучные в своей незыблемости законы всемирного тяготения. Движутся по циферблату часовая и минутная стрелки, движутся вдоль прилавка покупатели, дрожа, скользит от деления к делению стрелка весов: ноль, двести, снова ноль и затем двести пятьдесят, опять ноль и опять двести…

В двенадцать Юлька извинилась перед очередью и побежала в подсобку к телефону. Марии Степановны не было, стояла тут одна Калерия и пристально рассматривала сквозь высоко посаженное окно мглистое московское небо.

— Ты это чего? — спросила она Юльку. — Чего веселая?

— По телефону можно позвонить?

— Ежели коротко. — Калерия Ивановна продолжала пытливо в Юльку всматриваться. — У тебя день рождения, что ль?

— Просто день, никакой не рождения. — Юлька набрала номер Олега, знала она его на память. Зуммер длинно и нудно проныл и три раза, и семь, и восемь, но к аппарату никто не подошел. Трубку пришлось положить. — Я в декабре родилась.

— Еще до-о-олго, — протянула Калерия Ивановна, и это ее «до-о-олго» прозвучало почти как «никогда». — Ты аккуратней будь с весами-то, внимательней. Нас с Маней чтоб ненароком под монастырь не подвесть.

— Не бойтесь.

— Бойся не бойся, а к ответу в первую голову матерьяльщиков притянут. — Она усмехнулась: — Пожалей нас, не угробь, будь добра!

«Вас угробишь!» — подумала Юлька без всякого, кстати, раздражения, продолжая прислушиваться к музыке, которая в ней не смолкла, но в которую вплетались теперь тревожные ноты.

До обеденного перерыва Юлька трижды бегала к телефону, но все безуспешно — аппарат молчал. Происходило что-то непонятное. По всем расчетам Олег и его родители должны давно быть в Москве.

Что же случилось? Испортился телефон? Выехали из Курска позднее, чем собирались? Дорога забита транспортом и двигаться приходится черепашьим шагом?

Юлька перебирала причину за причиной, нанизывая их, как бусинки на нитку, — сначала покрупней, потом помельче.

В час дня в магазине грянул звонок и кассирши счетами закрыли изнутри окошечки своих касс. Обед!

Оставив за