искусство с культурой. Ты это все по очереди выполнять собралась? Или оптом?

— Ладно придираться-то, Нин! Для отчета сойдет.

Калерия Ивановна повернулась уйти.

— Постой!

Приказ свой Нина Семеновна отдала тоном властным, какого Юлька у нее никогда не замечала. И вообще, мягкая, всегда немного медлительная Лобанкова неожиданно приобрела вид грозный, даже очки у нее зло заблестели.

— Ты, Калерия Ивановна, старые привычки оставь. Довольно нам формализм разводить. Хватит! Хорошо, на собрании тогда вмешался Виктор Егорович да вон Юля еще…

— Заладила все — Юля, Юля! — вскипела Калерия Ивановна. — Ягодка какая скороспелая нашлась!

— Человек, между прочим, слушает тебя, — угрюмо напомнила Нина Семеновна. — Как можно?

— Я и в ее присутствии скажу, чего об ней, думаю. Не постесняюсь!

— Скажите, Калерия Ивановна, — попросила Юлька. — Интересно.

Никак не могла Юлька понять, из-за чего, по какой такой причине взъелась на нее Калерия Ивановна, чем и почему обижена? Распоряжения ее Юлька всегда выполняла, в пререкания не вступала, к советам стремилась прислушаться, поскольку заместитель заведующего отделом была работником опытным. И на́ тебе, как коса на камень наткнулась Калерия Ивановна на Юльку. Может, потому так получается, что держит себя Юлька независимо, может, это не нравится? Но ведь и другие продавцы не слишком-то заискивают перед материально-ответственными лицами. Кроме, пожалуй, Клавы. Скорее, даже наоборот — сами материальщики готовы одалживаться перед продавцами, знают: обидишь несправедливо, возьмут да и разбегутся. Продавцы требуются во всех магазинах, без работы дня не просидят. Откуда же такая неприязнь?

— Интересно тебе? — переспросила Калерия Ивановна. — Тогда слушай. Я так думаю: с человеком пуд соли съешь — и то не всегда угадаешь, кто он такой есть на самом деле. Так что судить тебя не берусь, только кой-чего все-таки скажу.

Волоокие глаза Калерии Ивановны сузились в недобром прищуре, словно собиралась она целиться и стрелять.

— Самый красивый в лесу гриб какой, знаешь? — заговорила она через секунду-другую. — Самый, можно сказать, активный? Мухомор! Его не просят, а он знай себе в глаза всем лезет — берите меня, рвите, я красивый! А внутри чего? Яд да погань!

— Не в лесу же мы живем, Калерия Ивановна, — сдержанно возразила Юлька, еще надеясь, что та не станет продолжать разговор в подобном духе и обернет, наконец, свои сравнения в шутку.

— Меж людей такое тоже случается: красив с лица, а внутри гнильца. Вот ведь как!

Дикость этих обвинений оглушила Юльку. Стремительным рывком бросилась в голову кровь, словно качнули ее туда мощным насосом.

— У вас нет повода, чтобы так говорить обо мне, — сдавленным обидой голосом произнесла Юлька. — Нет ни причины, ни повода!

Насос продолжал в ней работать, только теперь он действовал в обратном направлении, вытягивая жизнь из самых мельчайших жилок щек и лба, не оставляя в них ни кровинки.

— Стыдись, Калерия Ивановна, стыдись! — с силой выдохнула Лобанкова. — Хочешь знать, что внутри у этой девочки есть? Этого хочешь?

Нина Семеновна, перегнувшись через стол, попыталась втиснуть в руку Калерии Юлькино обязательство.

— Вот! Вот!

— Чего ты мне в нос-то тычешь? Что это?

— Обязательство ее социалистическое! Обязательство Юли Роговой. Читай! Как раз и будешь знать, что у нее внутри. Читай! — переходя на крик, приказала Лобанкова.

— Тю-у-у!.. Было бы зачем глаза ломать! Бумага — она все стерпит. Или, может, скажешь, исповедь ее тут записана? Душу она тебе свою в обязательстве выворачивает, так, что ли? Да опамятуйся ты, Нина! Когда да где это видано, чтобы люди душу свою таким способом отворяли?

Нина Семеновна неожиданно и как-то сразу успокоилась. Юлькино обязательство она положила на стол и несколько раз бережно разгладила ладонью. Могло показаться, что хотела она его приласкать.

— Ты, Калерия Ивановна, о душе помянула, а теперь я скажу. Есть в этом обязательстве душа. Есть! Тут о человеке все можно прочитать: и к чему он стремится, и что ему дорого, и как он свою жизнь представляет. Так что никакого пуда соли не требуется. Только не умеешь ты читать. Или не хочешь почему-то.

— Институтов мы, конечно, не кончали, — с достоинством сказала Калерия Ивановна, — а восемь классиков все же за нами. Кое-что в грамматике мекаем, буковки от «а» до «я» все знаем.

— Так ведь в душе человеческой по буковкам не особенно чего и прочитаешь. Иная для того нужна грамота!

Калерия Ивановна рассмеялась. Немного, быть может, деланно. Однако из этого короткого ее смеха нетрудно было заключить, что продолжать спор она не собирается.

— С чего это мы с тобой сегодня, Нин, — душа да душа? К чему? Идеализм-то этот к чему? Ох, плохая примета! Не перевели бы наш магазин в дежурные, чтоб по воскресеньям вкалывать. Или еще чего бы похуже не случилось. Ну, ладно, пойду. Ты, Нин, обязательства мое и Манино верни. Перепишем.

В обеденный перерыв Юлька убежала в скверик, который был расположен невдалеке от магазина, и там втихомолку наплакалась. Кругом шумел город, было жарко, и одновременно порывами налетал ветер. Налетал как-то странно — с разных сторон. В Москве такое бывает: ворвавшись в лабиринт московских дворов и улиц и покрутившись среди них в поисках выхода, ветер начинает дуть сам себе навстречу.

Возвращаясь назад и проходя мимо витрин, она все же не преминула на них взглянуть краешком глаза. Красиво. Хорошо! Магазин менялся. Он менялся снаружи и внутри.

Глава одиннадцатая

Несмотря на категорическое предложение Калерии Ивановны поставить Юльку за весы, Антонина Сергеевна сделать это не спешила.

— Пообвыкнуть тебе надо получше, — сказала ей наставница. — Действует на тебя пока еще публика.

— Научись ощущать полное сценическое одиночество, — посоветовала Лиза, черпая из своего запаса театральных терминов.

— Не сбивай! — оборвала Антонина Сергеевна Лизу и разъяснила Юльке свою мысль: — Покупателя лучше всего не замечать.

— Как не замечать? — не взяла в толк Юлька этого пояснения.

— Не самого не замечать, а нервности его вечной, спешки. Не поддаваться всему этому. Вникаешь? Иначе работать не сможешь. Заторопишься, станешь ошибаться в цене, в весе. А ошибаться при весах нельзя. При них продавец, как тот минер на фронте: раз ошибся и…

— Что?

— В клочья! — страшным шепотом подсказала Лиза. — В пыль!

— В клочья не в клочья, а неприятности огребешь большие. Установят обвес, обсчет, а потом иди-ка докажи, что ты не верблюд!

— Да у меня нервы в порядке, — попыталась Юлька успокоить Антонину Сергеевну.

— А недавно плакала в обеденный перерыв чего? Тоже от крепких нервов?

«Все знают, — подумала Юлька. — Откуда?..» Но если знают, что плакала, значит, знают и почему. От ответа Юлька воздержалась, промолчала.

Вскоре случилось так, что