— Отлично! Вы профессионал или любитель?

— Я окончил академию.

— Виват, друзья! — вскинул руки Буторин. — У нас художник из академии! Предрекаю спектаклю колоссальный успех!

За это сдвинули стаканы, чашки…

Домой Фролов вернулся, кажется, на следующий вечер. Вошел, упал на кровать и проспал сутки. Первыми проснулись чувства, стал искать рукой гибкое, податливо-строптивое тело и колючие волосы… Не нашел. В удивлении открыл глаза. Напротив стояла испуганная Валентина, и он понял: «Тина… тина… — это она затянула, и он увяз в ней!.. Значит, прочь!.. Бежать! Бежать!..»

Он вышел за сигаретами, предварительно побросав самые необходимые вещи в сумку. Валентина заснула, измученная его поисками и ожиданием.

На улице Фролов расправил плечи, плюнул на угол дома, где протомился, и помчался вперед. Жил то у Дины, в маленькой, кое-как и кое-когда прибираемой квартирке, то на даче родителей. Писал много. Получалось. Продолжал делать наброски к «Последнему впечатлению». Каждый вечер пропадал в театре. Потом вообще чуть ли не поселился в нем. Работа над декорациями, костюмами к «Кармен» поглотила его.

Дина была неугомонна. Казалось, ей не знакомо чувство усталости. Кутит до утра. Утром приляжет на часик. Встанет, умоется, легкими штрихами нанесет макияж и прекрасна красотой, что называется, с нервом.

Плечи худенькие, передернет так ими, что скажет больше, чем другая словами. Глаза поднимет, посмотрит пронзительно, точно выжжет свою мысль и… опять улетела.

Нет денег — неприятное сочетание отрицательной частицы со словом. Но это сочетание теперь стало спутником Сергея. Оформить спектакль, как то было им задумано, не хватило средств. Буторин мудро решил, что выпускать спектакль в таком виде в столице — это заведомый провал. Поэтому для пополнения кассы отправились на гастроли по провинциям. Афишу Фролов сделал яркую, зазывающую, даже немного балаганную — публика такую любит.

Гастроли прошли неплохо, но больших и престижных залов им не давали. Все больше ДК и клубы. Деньги приходили и тут же уходили. Дина вовсю очаровывала местных чиновников.

Фролов взорвался, застукав ее в гримерной в недвусмысленных объятиях какого-то инструктора.

— Бери пример с Буторина! Он же не выгнал тебя из театра, когда узнал, что я с тобой! — поправляя платье в оборках, отчитывала она Сергея. — Ты нужен театру и этот инструктор нужен. Или ты вообразил, что я буду только с тобой?! — вызывающе расхохоталась она, развалясь в кресле перед зеркалом.

— Нет, я не вообразил! — громовым голосом отозвался Фролов. — Но я полагал, что пока ты со мной, другие не существуют!

— Что ж мне, глаза твоими красками замазать?! — издевалась она. — Существуют! Еще как существуют, — плотоядным, наглым движением провела она рукой по своей груди и бедрам. — Ты что, думал, мне всех заменить собою? Ну хорош! — Она поднялась с кресла, положила ему руку на плечо. — Хорош! Аполлон с палитрой. Обожаю смотреть, когда ты работаешь обнаженным! Помнишь, как мы занимались любовью? Полонянка у ног властелина… Ты тогда рисовал что-то любовно-непристойное. Ах! — она откинулась корпусом назад и вдруг обхватила Сергея руками за шею, притянула к себе и жадно поцеловала в рот.

Необузданная, страстная, наглая… Дверь в гримерную никогда не закрывалась. А она уже сидела на гримерном столике в провоцирующей позе и звала Сергея. Он был не лишен мужской застенчивости. Но эта наглость возбуждала до затмения в глазах. Кто-то звал: «Дина!», кто-то заглядывал в гримерную, но, увидев, что она занята, уходил, не забыв напомнить: «Освободишься, зайди…»

Едва переводя дыхание, с бьющимся до звона в ушах сердцем, он медленно приводил в порядок одежду, а она, спрыгнув со стола, потянулась, оправила юбку и поспешила по делам. Она не утруждала себя ношением нижнего белья.

— Тварь!.. Тварь! — как заведенный твердил Сергей.

В ответ на ее необузданность он отвечал своею. Все артистки театра побывали с ним. Однажды чуть не столкнулся в одной постели с Буториным. Но тот успел: взял одежду и ушел. Сергей лег на его еще теплое место. Было до омерзения возбуждающе. «Вот это грязь!.. Вот это грязь!.. Это не театр, а бордель на гастролях!..»

Какое творчество?! Он вообще забыл, кто он. Какие-то халтурно намалеванные задники: куски неба то с солнцем, то с луной. Потом случайно опоздал на поезд. Думал, хватятся, вышлют деньги на билет. Не хватились. Пришлось осесть в каком-то провинциальном городе. Устроился художником, опять в театр. Немного пришел в себя. В репертуарных театрах нравы не столь свободны. Одна актриса пригрела, прилюбила, надеялась женить. Сбежал! Взял дорожную сумку и сбежал. Вернулся в Москву. Странствовал, странствовал, а ничего, кроме разгула низменных страстей, не увидел. Стоило ли уезжать?..

Затворился на даче. Начал потихоньку работать. Потом решил окончательно взяться за ум. Исполнилось тридцать, дата, которой ужасно боялся десять лет назад. Но ничего, небо не рухнуло, девушки не перестали заглядываться. Жить можно. И тут он понял, что болото было не столько вокруг него, сколько в нем самом. Это его ядовитые пары отравляли и не давали жить. Это из-за них он оставил Валентину и отправился за кикиморой болотной, околдовавшей его пенистой брагой надежды. Брага перебродила — надежда не сбылась.

«Все! Пора! Ведь я художник милостью божьей!» Решил окончить цикл «Последнее впечатление». Договорился с другом отца, тот его пристроил к оперативной группе. Материала в несколько дней собрал на десятки интереснейших этюдов да еще возник замысел большого полотна: невеста над убитым среди белого дня женихом… Работал, работал, но чувствовал, боясь признаться самому себе, что осталась от него только половина, что тот, сильный, гордый, стремящийся к невозможному Сергей заблудился где-то там, на извилистых улочках провинции…

Неожиданно пришло известие, что его картины, представленные на выставке, проданы. Он написал их, как только вернулся в Москву. Вообще написал тогда много. А выставить удалось всего две небольшие работы. Место денег стоит. В складчину с несколькими другими художниками купил себе метр в выставочном зале. Когда узнал, что картины проданы, подумал: «Значит, есть надежда. Значит, есть цель!» О нем вспомнили, заговорили, прошло несколько публикаций в газетах. Казалось бы, дерзай!.. Да опять что-то не сладилось. Талант есть, а силы нет. Опять закрутился, запутался… Очнулся — уже не художник, а этикеточник, дизайнер то есть.

* * *

Промелькнули воспоминания об одном и том же периоде жизни, но у каждого свои.

Валентина улыбнулась:

— Ты сбежал подобно истинному художнику. Испарился в гряде густых облаков… — беззаботным голосом озвучила она то, о чем думала. — Я вначале была точно молнией пораженная. Ни мыслей, ни чувств — только боль. Я ведь тебя любила! — опять улыбнулась, вспоминая себя прошлую. — Искать не пришлось. Добрые друзья сразу