Мы рванули (насколько это было возможно, если учесть, что путь прощупывали палками) к черному озерцу. Ледяные порывы ветра стали чаще, у Пригоршни сдуло за спину шляпу, и теперь она болталась на веревочке, пропущенной под подбородком, угрожая задушить.

На бегу Никита натягивал презерватив на ствол гаусс-пистолета. Закончив с этим, напарник достал вторую «резинку», чтобы обезопасить «Глок». Я поступил так же.

Небо над нами внезапно посинело, туман исчез, ветер прекратился. Ощутимо похолодало: прихваченный заморозками мох похрустывал под ногами.

– Глаз бури! – крикнул Май, ускоряя шаг.

Спасительная вода была близко, от нее так и веяло теплом и покоем. Я представил, как погружаюсь в горячую ванну, забывая обо всех невзгодах. Пусть ледяные вихри свищут над головой – источник спасет. Мы будем периодически нырять, чтобы согреть головы, и, хоть вещи наши промокнут, останемся живы… Тепло и покой. Покой и тепло. Ни о чем не думать, не сожалеть. Не строить планов на будущее. Не стремиться, не идти. Остаться здесь навсегда. Такое умиротворяющее болото, такое душевное болото: всего-то и надо – нырнуть в непрозрачно черную воду, даже синее небо не отражающую.

А вокруг, уже гораздо ближе, извивались смерчи, как пиявки, вцепившиеся в землю.

И морозный ветер пытался ободрать лицо.

Нет, только в воду, в спасительную воду, в торфяную, благодатную, глубину ее! Нырнуть и вернуться в родную стихию, из которой миллионы лет назад выползли предки, из которой вышли все мы. Покой материнских околоплодных вод. Покой родной стихии.

Не знаю, что заставило меня остановиться, дернуть за руку, валя на землю, бегущего рядом Пригоршню.

– Ловушка! – попытался крикнуть я, но получился жалкий шепот. – Аномалия!

Никита, к счастью, сориентировался. Он рванулся вперед, поймал за лодыжку Искру, перекатившись, повалил Мая. Несколько секунд все лежали, глядя в лазурное, без единого облачка, небо прямо над нами. И на периферии сгущались тучи.

– Ловушка, – повторил я.

Горячий источник по-прежнему манил, звал окунуться в тепло и безмятежность, но теперь я понимал: наваждение.

– Дурманящие испарения, – просипел Май. – Спасибо, мы бы там сгинули! Давайте помнить об этом.

– Но что же нам делать?! – в отчаянии воскликнула Искра.

– Искать укрытие, – Пригоршня завертел головой, ища подходящее место.

Очевидно было, что жить нам осталось считаные минуты. Око бури смещалось, клубящаяся кромка туч была уже не так далеко, как хотелось бы. В Зоне – выбросы, тут – снежные бури. Кроме дурманной черной воды, ничего не было видно…

– Там! – крикнул Никита и указал направление.

С новой силой налетел порыв ледяного ветра, у меня куртка примерзла к вспотевшей спине. Я посмотрел, куда показывал напарник.

Посреди Великой топи, стеная на ветру, сгибая ветви, высилась роща деревьев. Они отличались от тех, что росли в лесу: стволы казались стальными, даже редкие ветви, отходящие от них под прямым углом, тоже отливали металлом. В глубине рощи виднелось какое-то здание, но за мельтешением веток его было не разглядеть.

– Проклятый город! – простонала Искра.

– Плевать! – ощерился Никита. – Там можно переждать бурю!

Ближайший смерч прошел метрах в тридцати от нас. Видно и слышно было, как он засасывает мох и воду – гудя и вращаясь, разбрасывая мелкий мусор. И действительно, плевать, проклят этот город или нет – нам нужно укрытие.

Температура воздуха упала, око бури сместилось. Началась метель. Мы очутились во власти пурги: мелкие льдинки секли открытые участки кожи, выбивали слезы из глаз. Дыхание перехватывало, разговаривать было невозможно.

Пригоршня устремился к роще, мы рванули за ним. Ветер был настолько сильным, что сбивал с ног, метель не давала видеть дальше собственного носа.

Я понял, что мы на месте и не сбились с направления, только когда врезался в дерево. Обхватил ствол руками, прижался лицом, рассчитывая почувствовать благословенное тепло живой коры, помнящей здешнее неулыбчивое лето. Но под щекой была сталь, и я отпрянул, чтоб не примерзнуть.

Мороз был настолько сильным, что у меня онемели пальцы и лицо, да и под одежду уже пробирался неумолимый, мертвенный холод. Пригоршня прошел мимо, согнувшись, будто метель ударила его под дых. Одной рукой он держал Искру, волочил ее за собой, другой хватался за торчащие из земли конструкции – здесь был целый лес свай, каких-то ферм, столбов. Я нашел в себе силы оторваться от «дерева», которое все еще обнимал, и двинуться за другом. В шаге левее брел еще один силуэт – Май.

С тоской вспомнил, что у нас нет ни одного согревающего артефакта, правда, в рюкзаке болтается, завернутая в тельняшку, ополовиненная бутылка водки. Только бы с улицы уйти, а там и разотремся, и внутрь примем. Если повезет, даже найдем, из чего костер развести.

Думал ли я когда-нибудь, что нас с Никитой постигнет судьба покорителей крайнего севера или героев Джека Лондона? Да ни на секунду не мог себе этого представить! Будет, что внукам рассказать, если решу обзавестись семьей. И если навсегда не останемся в этом мире, околев от холода.

– За ВДВ! – донесся до меня сквозь завывание метели вопль Пригоршни.

Что это он?

Я с трудом сделал еще шаг, и понял, что метель стихла.

Нет, поправка, не стихла – просто мы стояли перед стеной, закрывающей от ветра. У Искры лицо было снежно-белым, и даже ресницы обметало инеем. Кажется, девушка еле держалась на ногах – стоило Пригоршне ее отпустить, она начала падать, и подоспевший Май едва успел подхватить сестру.

Пока что мы были живы и даже не заблудились. Стена, перед которой мы стояли, казалась пергаментной на вид, как и почти все вокруг. Я задрал голову, чтобы разглядеть все строение.

Наверняка это создали не люди. То есть, конечно, древние аборигены могли что-то такое учудить, но это сомнительно: слишком странные формы. Даже по сравнению с городом, виденным в холмах. Что-то мне напоминала эта архитектура… Фасад состоял из восьмигранных ячеек, каждая – метра в два высотой, отделена от соседних чуть выпуклым швом. Материал, похожий на пергамент или плотную, бежевую бумагу, тем не менее, был прочным и холодным, как металл.

Здание, кажется, было округлым, вытянутым наподобие груши.

– Да это ж улей! – воскликнул Пригоршня.

– Это – Проклятый город, – откликнулся Май, – здесь нельзя находиться.

– Бред, – отрезал Никита, – Искра совсем окоченела, ей нужно спрятаться от ветра. И всем нам не помешает.

Я осмотрел постройку. Ни окон, ни дверей. Правда, на верхушку вела лестница – тонкие на вид, пергаментные ступеньки. Пальцы уже практически не слушались, и спорить не было времени.

Кивнул Никите на лестницу, напарник понял.