Поверхность разошлась, и рука неожиданно провалилась, продавив ее. Края плотно обхватывали запястье, но я мог пошевелить пальцами. Воодушевленный успехом, я вцепился в края клапана и раздвинул их настолько, чтобы пролезть. Выглянул в образовавшуюся дыру: насколько мог судить, наверху была не такая же сота, а помещение побольше.

Отпустив клапан, я быстро напялил рюкзак и, держа фонарь в зубах, полез наверх. Подтягиваться, ухватившись за податливые края отверстия, было тяжело. Я почувствовал себя хлипким школьником, извивающимся на турнике, но все-таки победил силу притяжения и, взмокший, но крайне довольный собой, вскоре оказался в другой комнате. Это был длинный коридор шириной в одну ячейку. Судя по изгибу, он тянулся по периметру улья. И в отличие от места заключения, стены его пропускали звук.

Матерился где-то недалеко Пригоршня – громко и, можно сказать, поэтически. Всхлипывала Искра. Звал сестру Май. И капала вода.

Я пошел на звук и обнаружил струйку, стекавшую с потолка – наверное, улей протекал, снег, попадая внутрь, таял…

– Пригоршня! Май! Искра!

Нет, они меня не слышали. Наверное, поверхность пропускает звук только в одну сторону, чтобы нянька могла слышать детенышей, но не мешала их сну. Придется открывать соты снаружи.

С первой я промахнулся: был уверен, что именно здесь шумит и бузит Пригоршня, присел на корточки и открыл клапан – кстати, снаружи его было отлично видно. Внутри, против ожидания, было темно, я подсветил – и остолбенел. В густой маслянистой жидкости, свернувшись калачиком, плавала личинка, ничем не напоминающая взрослую особь манипулятора. Гусеница гусеницей. Скрюченная, с короткими лапками, заканчивающимися коготками. Почувствовав свет, личинка выгнулась, и коготки заскребли по стенке.

Я с отвращением отпрянул, отпустив края клапана.

Какая же мерзость!

Понадобилось несколько минут, чтобы прийти в себя. Если раньше я еще мог предположить, что манипуляторы разумны, теперь не сомневался – вся их «разумность» – лишь знания, заимствованные у людей. Манипуляторы – паразиты.

На второй раз я не промахнулся, открыл клапан и с непередаваемым удовольствием бросил сверху обалдевшему Пригоршне:

– Ку-ку, мой мальчик!

Никита оборвал поток ругани, подобрал отпавшую челюсть и полез ко мне. Вскоре мы высвободили Искру и Мая. Я хотел было поделиться своими наблюдениями, но раздумал рассказывать об ощущениях впавших в анабиоз личинок. Только про гусеницу упомянул. Искра скривилась:

– Спалить бы улей.

Не знаю, почему, но я воспротивился этой идее:

– А смысл? Он спас нам жизни. Думаю, и другим путникам может спасти.

– Проклятое место! – настаивала девушка. – Оно же поймало нас!

– Но мы выбрались, – парировал я.

– Мы – да. Но многие сгинули. Нам просто повезло. Или ты умный – считай как хочешь. Но его нужно сжечь. Мы даже не знаем, сколько здесь пробыли! Мне кажется, целую вечность.

– Ага, – подхватил Пригоршня, – я даже выспаться успел! Правда, снилась дрянь… будто я плаваю в вязкой жидкости и вынырнуть не могу. Но Андрюха прав, не надо жечь. Сжечь всегда успеем.

Искра в отчаянии обернулась к брату.

– У нас есть другие дела, – напомнил Май.

Найти выход не составило труда: коридор, закручиваясь по спирали, плавно вел наверх, с каждым шагом становилось светлее.

– Кажется, солнце вышло, – сообщил Май с непонятной для меня озабоченностью.

Это ведь хорошо – солнце в холодном и негостеприимном мире.

– Может, тебе показалось? – успокоила брата Искра.

По-зимнему ледяной ветер пробирал до костей, но было ясно, и солнце приятно грело макушку. Еще больше грела мысль, что, по словам Мая, до Небесного города идти всего ничего: лес скоро кончится, и мы выйдем на Серую пустошь, а там до цели останется ерунда. А вот в стороне деревни, там, откуда мы пришли, висели тяжелые дымчатые тучи, в них угадывались черные нити смерчей.

Искра, еще недавно так искренне радовавшаяся солнышку, заметно нервничала: озиралась по сторонам, то и дело проверяла кобуру с пистолетом.

– Что случилось? – спросил я.

– Солнце, – ответил Май таким тоном, будто это все поясняло.

– И что? – не понял Пригоршня.

Аборигены посмотрели на него с сожалением, как на любимого, но, вот беда, умственно неполноценного дитятку. У меня мелькнула мысль, что над планетой давно нет озонового слоя, и доза ультрафиолета от бледного светила окажется смертельной, но все оказалось не так просто.

– Растения любят солнце, – пояснила Искра, – они… активизируются.

– И что? – повторил Никита.

А я вспомнил живую изгородь вокруг деревни.

– Становятся быстрыми, – разжевала девушка, – и могут напасть. И всякие… твари тоже любят солнце. Не все, есть ночные отродья вроде тех, что в улье, но все равно их много. В лесу они стараются держаться подальше от деревни, а здесь гуляют как у себя дома.

Подул ледяной ветер, пробрал до костей. Май поежился и сказал, глянув вверх:

– Буря не ушла, это плохо. Они обычно быстро заканчиваются, ну, полдня побушует, и все. А эта, – он кивнул на тучи, – мне не нравится.

Там, откуда мы пришли, клубились свинцовые тучи с нитками смерчей. Заметив это, Искра как-то вдруг осунулась и застонала.

– Неужели опять?

– Что – опять? Снова буря? – насторожился Пригоршня, повел носом, будто принюхиваясь. – Ну да, ее ветер в нашу сторону гонит.

– Все гораздо хуже, – обреченно сказал Май и зашагал вперед. – Старики рассказывали, что давным-давно зима пришла среди лета и длилась целый год. Выжили только те, кто укрылся в пещерах с горячими источниками. Начался голод, люди ели тварей и друг друга. Источники остыли, а Великие льды подошли ближе.

– Да ну, может, еще обойдется? – Пригоршня недоверчиво покосился на тучи.

– То, что было, называется «рука льда», – вздохнул Май. – Боюсь, это начало. Но в любом случае нам надо идти дальше и помнить, что твари любят солнце.

Тут не по себе стало даже напарнику: он поправил шляпу и взял пистолет в руку. Первая заповедь от Пригоршни: оружие лучше достать заранее – будешь выглядеть параноиком, зато останешься в живых.

Солнечный свет золотил лужи с черной водой, преломляясь каплями, играл всеми цветами радуги, и топь уже не казалась зловещим местом. Вскоре она закончилась, и мы зашагали по хилому леску. Чем дальше продвигались, тем больше попадалось скрюченных деревьев. Сначала подумалось: радиация, но дозиметр молчал. По сторонам шуршало, но тихо, будто бы даже деликатно, словно трава пробивалась сквозь прошлогодние листья.

– И долго нам еще брести? – пробурчал Пригоршня. Он остановился и уставился на серую равнину, изрытую черными полосами оврагов. – Что-то не видно города.