Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очнулась в какой-то больнице после хирургической операции. Оказалось, ранена, рана не опасная, но потеряла много крови. Из меня извлекли осколок, и я скоро поправлюсь. Но я жива. От всего состава в живых остались всего несколько человек, и меньше всех пострадали я и кондуктор, которую выбросило в окно.
Поправлялась я быстро, и уже через несколько дней меня отправили домой. Я даже могла ходить без посторонней помощи, правда, с трудом и опираясь на палку. Вернулась в цех. Больше на оборонные работы меня не посылали, да я и не могла.
Продолжила учебу на курсах. Меня избрали старостой группы. Ходим на практику в военный госпиталь и больницу им. Ленина, где после практики слушала лекции по специальности. Ходила в райвоенкомат, просилась на фронт, но меня не взяли, да из цеха тоже не отпустили [Н. О-ва].
Сейчас так напряжены нервы, что от каждого резкого звука приходишь в раздраженное состояние. Это когда отдыхаешь. Идя в дозор, не обращаешь внимания на бомбы, настолько привык. Когда свистит летящая бомба, то ждешь, когда она упадет, где и скоро ли. С фронта приходят неутешительные вести – немцы все ближе к Москве и Ленинграду. В нас нет боязни врага. Мы свыклись с таким положением. Некоторые ребята хотят оказать большую помощь Родине и стремятся пойти на фронт. Я подавал заявление в ополчение, но 1924–1925 годов рождения не принимают [Б. К-в].
Из документов Городского штаба МПВО: В 16 часов 05 минут разрывами фугасных авиабомб разрушен дом на углу улицы Красной конницы и Суворовского проспекта, который в результате пожара сгорел. Ранено 111, убито 105 человек.
20 октября 1941 года
Теперь отлично понимаю, что такое голод. Раньше я не представляла это ощущение. Меня немного тошнит, когда я ем мясо кошки, но так как я хочу есть, то противное кажется вкусным. Да и одна ли я так голодаю? Кто в этом виноват? Эта проклятая германская раса извергов. Я никогда не была злой, всегда старалась сделать что-нибудь хорошее. А теперь я ненавижу этих сволочей немцев за то, что они исковеркали нашу жизнь, изуродовали город. Город пустеет. Все эвакуируются, а я уговариваю маму оставаться. Она очень боится бомбежек, а я нисколько, и не потому, что такая смелая, а просто верю, что меня не могут убить.
Сегодня осколками бомбы разорвало на куски мою подругу Аню М. Жаль ее. Мы часто дежурили вдвоем ночью в школе на чердаке. Она так мечтала увидеть конец войны <…> [В. П-н].
Эти дни тихо. Идет снег. Туман. Налетов не было. Я хотел поступить в артиллерийскую школу, но так как табель остался в Колпино, то не приняли. В городе с питанием плохо. Иждивенцы получают по 200 граммов хлеба, а белого хлеба и сливочного масла не получают совсем. Особенно плохо с питанием беженцев. <…> Рабочие питаются в заводских столовых, и некоторые прикреплены к государственным столовым. Там тоже по карточкам, но все-таки лучше. Нас кормят неплохо, но официанты здорово обманывают. Командиру и старшине дадут больше – они и молчат. Только в последнее время в это дело вмешалось ротное комсомольское бюро, и предвидятся улучшения. На работу не ездим, потому что нет бензина [Б. К-в].
22 октября 1941 года
Вчера было партийное собрание, на котором стоял вопрос о сборе теплых вещей для Красной армии и дело о проступке П-на. По первому вопросу я в своем выступлении отметила, что наряду с удовлетворительным ходом сбора теплых вещей для армии надо указать, что некоторые не осуществили в этом деле авангардной роли, например Шидловский, который дал только 10 рублей, и П-н —15 руб., тогда как беспартийные сотрудники А. Б. Беркевич и Дмитриева дали по 30 руб.
П-н взял слово и завопил, что он не мог дать больше, и что в следующий раз, и что нельзя его шельмовать за это и записывать в протоколе. Его поддержала Б-ва, которая внесла предложение не упоминать фамилию П-на в постановлении, как это предлагала я. В результате голоса разделились и все же постановили о нем не записывать. Я не настаивала, так как о нем еще стоял отдельный вопрос об его участии в религиозных похоронах тещи. В «разном» поставили вопрос о причинах увольнения из института Логинова. Но так как до окончания собрания я должна была уйти в Смольный, то этот вопрос поставили вторым.
Я сообщила партийному собранию, что Логинов уволился по собственному желанию, ввиду несогласия со снижением заработной платы, которую он получал выше ставки. В Смольном потребовали, чтобы прекратили ему платить дополнительно 250 рублей, которые он получал сверх своей зарплаты – 600 руб. за якобы заведование «особым фондом», и что Логинов в связи с этим настойчиво требовал, чтобы его освободили от работы, поэтому мне пришлось поставить о нем вопрос в Смольном, и там мне предложили его освободить и рекомендовали на это место Б-ву, которая освобождалась от работы в Музее Ленина. Причем ей мы будем платить только 450 рублей, так как бюджет очень напряжен. Логинов заявил, что погорячился, и с ним не поговорили и т. п. Собрание решило принять мое сообщение к сведению. <…>
С питанием все хуже и хуже. Народ заметно худеет и слабеет. Хорошо, если не будет хуже, то пока еще все же держаться можно, но пугает перспектива долго быть в окружении [Е. С-ва].
24 октября 1941 года
Присутствовала на операции – извлечение осколков из нижних конечностей. Операцию производил профессор Самарин. Я помогала подавать инструменты. Хорошо преподает хирургию Чубарев. Понятно и доступно.
Бомбежки почти ежедневно и продолжаются по пять-семь часов подряд. Вообще хорошего мало, но ничего.
Голодно, часто, очень часто хочется есть. Кроме 250 г хлеба да водянистого супа ничего не получаем [Н. О-ва].
«Управление торгами по торговле продовольственными товарами г. Ленинграда[29]№ У-О1—2040 25 октября 1941 г.
Народному комиссару торговли РСФСР Павлову
Комиссией управления продторгами в октябре месяце с.г. были проведены опытные проверки в хлебобулочных магазинах Ленхлебторга для установления