Каждая проверяемая партия хлеба подверглась 5-кратному взвешиванию в течение 24-х часов. После каждого взвешивания хлеб изолировался и опломбировался с проверкой количества буханок. При испытании были учтены все факторы, влияющие на усушку хлеба.

Одновременно от того же хлеба из общей партии, привезенной в магазин, проводилось наблюдение за реализацией хлеба с учетом количества полученных хлебных талонов по каждой проверяемой партии и количеством полученных отходов.

По материалам испытания каждой партии установлено, что потери по усушке колеблются от 0,67 до 1,3 процента.

Причины колебания:

1. Различная температура мякиша от 14 до 19,5 градуса.

2. Различная относительная влажность помещения.

3. Различная влажность хлеба.

4. Различные условия хранения хлеба в отношении вентиляции изолированного помещения.

Надлежит отметить, что в практических условиях хранимого хлеба в магазинах не в изолированном состоянии, как проводилось при испытании, а в общих подсобных помещениях, где циркуляция воздуха свободнее, потери при хранении будут больше.

Суммируя материалы по обоим отрезкам работы по усушке при хранении и при реализации, общий процент потерь составляет 0,91 усушка + 0,62 процента реализация = 1,58 процента. Однако учитывая, что переходящие остатки хлеба составляют 89 процентов суточной реализации, общие потери составляют минимум 1,35 процента.

Сопоставляя изменения условий работы в сравнении с довоенным временем, влияющие на увеличение естественной убыли, а именно:

1. Замедленная реализация (увеличение преходящих остатков).

2. Переход исключительно на весовой товар.

3. Переход исключительно на ржаной хлеб.

4. Повышение влажности выпекаемого хлеба.

5. Добавление примесей в муке 38–40 процентов не содержащих клейковины, а потому быстро отдающих влагу при хранении.

6. Отпуск покупателю мелким развесом.

Считаю необходимым увеличить норму естественной убыли на весовой ржаной хлеб – 0,75 процента к обороту.

Начальник управления продторгами г. Ленинграда (Коновалов)».

27 октября 1941 года

… Меня соединили по телефону с Н.Д. Шумиловым, который очень просто и сердечно сообщил, что в ответ на мое письмо он договорился с Лазутиным и с горкомом ВЛКСМ, что нам будут отпускать для снабжения научных сотрудников продукты из особого фонда, и мы будем питаться по-прежнему в столовой горкома ВЛКСМ. Я очень обрадовалась этому сообщению и горячо и сердечно благодарила за чуткость и заботу. Это была радость для наших научных сотрудников <…> [Е. С-ва].

29 октября 1941 года

Раздался вой сирены. Трамвай остановился. Пассажиры дружно побежали в укрытие, и я поковыляла вслед за всеми. Самолеты с черными крестами плыли у нас над головой. Грохотали зенитки, выли двигатели, падали и взрывались бомбы, горели пожары. Наступил вечер, но от разбушевавшегося огня было светло. Стало страшно. Возникла паника. Бежать было некуда: с одной стороны горящий завод, с другой – здание Арсенала и Нева.

Люди метались в поисках спасения. Тем временем самолеты развернулись и пошли на новый заход. Отчаянно били зенитки. Нужно было бежать, но силы оставляли меня. Я начала спотыкаться, страшно болела нога. Вдруг какой-то парень, сжалившись надо мной, подхватил на руки и потащил за собой. Мы спрятались в маленьком павильончике общественной уборной. В ней было грязно и дурно пахло, но ее кирпичные стены могли уберечь от осколков. Я отчаянно перетрусила, нестерпимо болела раненая нога, но уцелела. Наконец-то немецкие летчики сбросили последние бомбы. К счастью, они попадали в Неву и не причинили вреда. Самолеты развернулись и, набрав высоту, двинулись на свою базу. Им вслед завыла сирена, извещавшая об окончании налета. Люди чуть отдышались и пошли по своим делам [Н. О-ва].

30 октября 1941 года

Сегодня меня вызвали в Смольный к Лазутину. Я никак не могла догадаться, по какому вопросу он меня вызывает. <.. > Он долго меня расспрашивал о моей биографии и о том, много ли у меня родственников и т. д. Многие ли меня знают в Ленинграде вообще. Не боязлива ли я. Какого состояние моего здоровья и т. д. Судя по вопросам, можно понять, что идет подготовка к переводу на подпольную работу в Ленинграде, на случай захвата города немцами.

Лазутин ограничился вопросами и ничего не сказал мне определенного. Я ушла от него, расстроенная за судьбу города, так как поняла, что партия допускает возможность захвата города врагом. <…>

Все говорят, что немцы бьют нас техникой и организованностью. Российская расхлябанность и отсталость, конечно, не могли быть полностью уничтожены за годы революции, но все же за это время выросло новое поколение, которое никогда не видело и не знало рабства ни в какой форме и никогда не подчинится заклятому врагу, лучше смерть, чем позор подчинения ненавистному завоевателю! Е. С-ва].

31 октября 1941 года

… Пошла по магазинам искать растительное масло по карточкам, но, увы, оказалось, что сегодня последний день выдачи продуктов за октябрь, и масла нигде, ни в одном магазине нет. Хотя я обошла большой район ул. Чайковского, пр. Володарского, ул. Пестеля, Желябова, Халтурина и др., так и пропало мое масло за целый месяц, хоть его полагалось всего-то только 300 граммов на месяц…

Сегодня все наши научные сотрудники после долгого перерыва обедали в столовой горкома ВЛКСМ и пообедали как следует. Все были очень довольны. Но опять вышло большое осложнение с прикреплением к столовой. Управделами горкома ВЛКСМ т. Буровой через дежурного милиционера пригласил меня к себе и предупредил, что сегодня нам разрешили пообедать, но только по карточкам, а на следующий период они не могут нам отпускать, пока на нас не спустят фонды…

Мне снова пришлось возобновить борьбу за прикрепление к столовой. Звонила всем военным чинам, ведающим питанием: секретарю горкома Лазутину, директору Главресторана Фельдману, директору Ленгортреста ресторанов и кафе Николаеву.

Лазутин сказал, что, мол, «хорошо, приму меры». Фельдман объяснил, что никаких специальных фондов они на нас и не должны выделять, так как они даже трестам не определяют норм, дают, сколько требуется, а тут дело в том, что комсомольцы никого не хотят к себе прикрепить. Об этом говорили Шумилов и Лазутин. Последний посоветовал позвонить Шумилову и объяснить в чем дело: «Из-за двенадцати человек поднимать такой шум и в такой столовой – просто нелепо». Николаев сообщил, что горкому ВЛКСМ нет дела до снабжения, что снабжает трест, и он обеспечит. Тогда я позвонила главному виновнику секретарю горкома ВЛКСМ Иванову. Я ему напомнила, что Шумилов мне передал, что они договорились прикрепить наших сотрудников к столовой, но вот теперь дело затормозилось, так как их управделами предъявляет невыполнимые требования о спускании особого фонда для сотрудников нашего института. В конце концов Иванов заявил, что раз уж он