был маловероятен. И даже если бы ему удалось убить Цзюйдихоу – для того, чтобы с его головой ускользнуть из лагеря, потребовалось бы чудо. Если же он убьет шаньюя и попадется, то погибнет, а хунну, не желая для себя позора, скроют его деяние, и весть никогда не достигнет ханьской столицы. Тем не менее он продолжал надеться – сам не зная, на что.

Кроме него в лагере имелось еще несколько ханьцев – таких же пленников. Один из них, по имени Вэй Люй, не был воином, но тем не менее пользовался благосклонностью шаньюя и даже получил от него титул динлин-вана – князя динлинов[48]. Сын кочевника, он родился и вырос в столице Хань. Вэй Люй служил императору У-ди, но, будучи дружен с главным придворным музыкантом Ли Яньнянем, испугался, когда тот попал в немилость, и бежал к варварам. Видно, благодаря происхождению, он легко привык к здешней жизни. Вэй Люй был человеком весьма неглупым, так что шаньюй неизменно приглашал его на военные советы, посвящая во все замыслы и сомнения.

Ли Лин почти не разговаривал ни с Вэй Люем, ни с прочими ханьцами в лагере: ни в ком он не ожидал найти сочувствия своим планам. Надо думать, и остальные ощущали себя стесненно в обществе друг друга и потому не слишком сближались.

Однажды шаньюй призвал к себе Ли Лина, чтобы посоветоваться с ним о военных делах. Тот с готовностью высказал свое мнение: речь шла о сражении с дунху, соседним варварским племенем. В следующий раз шаньюй спросил уже о том, как противодействовать армии Хань. Ли Лин промолчал, но на лице у него ясно отразилась досада. Шаньюй не настаивал. Прошло еще какое-то время, и Цзюйдихоу напрямую предложил ему возглавить отряд, который собирался вторгнуться в ханьские уезды Дай и Шан. На этот раз Ли Лин наотрез отказался: он никогда не будет воевать против Хань. Больше шаньюй ни о чем подобном не заговаривал, но его обращение с Ли Лином не изменилось. Похоже, никакой тайной цели за его любезностью не скрывалось: шаньюй относился к пленнику с уважением, считая, что тот его заслуживает. В глазах Ли Лина предводитель варваров поступал как подобает мужчине.

Старший сын шаньюя, имевший титул левого туци-вана, выказывал все большую приязнь – точнее сказать, почтение – к Ли Лину. Это был серьезный молодой человек двадцати лет, довольно неотесанный, но храбрый. Он пылко, от чистого сердца восхищался теми, в ком видел силу. Сперва он попросил Ли Лина научить его конной стрельбе из лука. На лошади юноша держался прекрасно, не хуже, чем сам ханьский военачальник, и к тому же намного превосходил Ли Лина в искусстве ездить без седла. Потому обучение сосредоточилось на стрельбе. Туци-ван оказался чрезвычайно старательным учеником и, когда Ли Лин рассказывал о Ли Гуане и его почти сверхъестественном мастерстве лучника, готов был внимать с горящими глазами, весь превратившись в слух.

Вдвоем, в сопровождении немногих приближенных, они часто ездили охотиться: скакали наперегонки по степи, стреляли лис, коз-серау, орлов, фазанов. Однажды на закате, когда они оторвались от свиты, их окружила стая волков. Они пустили лошадей галопом, нахлестывая что есть силы, и вырвались из кольца, но один из волков все-таки успел прыгнуть на круп к лошади Ли Лина – и туци-ван, скакавший следом, мгновенно зарубил зверя точным ударом кривой сабли. Осмотрев лошадей, они увидели, что ноги у обеих в крови, изодранные волчьими зубами. Тем вечером, сидя в юрте и дуя на горячий бульон, сваренный из добычи, Ли Лин взглянул при свете огня в очаге на своего юного спутника и почувствовал, как сильно к нему привязался.

Осенью третьего года эпохи Тяньхань хунну вновь вторглись в ханьский уезд Яньмэнь. В ответ на это в следующем году император отправил из Шофана Ли Гуанли с шестьюдесятью тысячами пеших воинов и семьюдесятью тысячами конников. На подмогу ему вышел и Лу Бодэ с десятью тысячами лучников. И, наконец, Гунсунь Ао выступил из Яньмэня с десятью тысячами всадников и тридцатью тысячами пехоты.

Уже много лет против хунну не предпринималось походов такого масштаба. Шаньюй, услышав об этом, немедленно велел перевезти всех женщин, детей и стариков на северный берег реки Керулен и лично повел стотысячную конницу, чтобы на равнине к югу от реки сойтись в бою с Ли Гуанли и Лу Бодэ. Сражение длилось больше десяти дней, и в конце концов ханьская армия принуждена была отступить.

Молодой наследник, ученик Ли Лина, возглавил отдельный отряд, который вышел на перехват Гунсунь Ао и нанес ему поражение. Хань Юэ, чье войско составляло левый фланг ханьских сил, тоже был разгромлен. Северный поход закончился для Хань сокрушительным провалом.

Ли Лин как и прежде не появлялся в ставке шаньюя, пока шли бои с императорскими войсками, оставаясь на северном берегу Керулена; но, к своему огромному удивлению, обнаружил, что живо интересуется военными успехами левого туци-вана. Конечно, он по-прежнему желал победы армии Хань – но при этом не хотел поражения своему ученику. За эти мысли Ли Лин упрекал себя нещадно.

Наголову разбитый левым туци-ваном, Гунсунь Ао вернулся в столицу и был брошен в тюрьму: его обвиняли в том, что он, ничего не достигнув, допустил слишком большие потери. В свою защиту он привел неожиданный довод: мол, пленные рассказывали, будто их войско обучает некий ханьский военачальник Ли, раскрывая им военные хитрости противника, и оттого варвары набрали силу. История эта не помогла Гунсунь Ао оправдаться, но император У-ди, само собой, пришел в ярость, услышав о предполагаемой измене Ли Лина. Семью пленного военачальника, которой уже было даровано прощение, вновь заключили в темницу, а вскоре и казнили – всех, от престарелой матери до детей Ли Лина и его младших братьев. Говорят, жители его родного Лунси со свойственным толпе непостоянством только и твердили о том, как стыдятся, что их город произвел на свет такое негодное семейство.

Ли Лин узнал об этом лишь полгода спустя от ханьского солдата, захваченного на границе, – и сперва, не в силах поверить, вскочил и принялся трясти пленка за ворот, допытываясь, правду ли тот говорит. Окончательно убедившись, что несчастный не лжет, Ли Лин заскрежетал зубами и бездумно стиснул руки на его горле; тот, застонав, отчаянно забился в железной хватке, сжимавшейся все сильнее и сильнее. Когда пальцы наконец разжались, пленник упал на землю замертво. Даже не взглянув на него, Ли Лин бросился из юрты прочь.

В смятении он мерил шагами степь. Внутри кипела ярость. Сердце, стоило вспомнить о старухе-матери и невинных детях, сдавливала тоска, но глаза