Вызвав к себе перспективных кандидатов, Метцгер принялся просматривать их одного за другим.

— Произнеси-ка эту фразу, парень: «Можно предложить Вам соль, рейхсфюрер?» — обратился он к рослому новобранцу родом из Румынии.

Парень повторил за ним сказанные слова, но его немецкий был так плох, что Метцгер побагровел.

— Нет, ты совершенно не годишься! — заорал он. — На каком немецком ты вообще разговариваешь? Ты что, думаешь, наш батальон — это что-то вроде вонючего Иностранного легиона[42]?

Пара других кандидатов была отвергнута из-за того, что они не были блондинами, — ведь всем было известно, что рейхсфюрер СС предпочитал видеть вокруг себя блондинов. Наконец, Мясник обратил внимание на высокого парня в конце выстроившейся перед ними шеренги кандидатов. Это был один из бывших танкистов из состава 8-й бронетанковой дивизии, накануне влившихся в ряды «Вотана».

Метцгер ткнул пальцем в его сторону:

— Ты подходишь! Только смени этот танкистский комбинезон. Ты же служишь теперь в СС, не стоит об этом забывать!

— Разве можно забыть о таком крупном событии в жизни, как зачисление в ряды СС, гауптшарфюрер? — лениво осклабился солдат. — Сегодня ты можешь разделить с рейхсфюрером гороховый суп и сосиски, а завтра тебя втиснут в деревянный гроб. Служа в СС, можно действительно наслаждаться жизнью!

— Прикуси-ка язычок, ты, сопляк! — угрожающе бросил Метцгер. Но сейчас у него совсем не было времени заниматься воспитанием новобранца. Главным в данный момент было как можно более срочно подготовить бойцов для обслуживания стола рейхсфюрера. К тому же Гиммлеру вдруг срочно потребовалась минеральная вода, а ее нигде не было. Метцгер торопливо повернулся к Шульце:

— Шульце, вот твои помощники! Проследи затем, чтобы руки у них были чисто вымыты. И чтобы под ногтями у них не чернела грязь, собранная со всех русских степей! Для очистки ногтей можешь использовать вот это!

Он швырнул Шульце русский штык-нож, которые повара «Вотана» использовали для разделки мяса, и побежал искать чистую питьевую воду, которую потребовал рейхсфюрер.

Шульце вручил штык ближайшему бойцу и проследил за тем, как тот вычищает себе грязь из-под ногтей. Затем он передал оружие другому. Наконец, очередь дошла до вчерашнего танкиста из состава 8-й бронетанковой дивизии.

— Ну что ж, парень, давай-ка проверим, в какой чистоте ты содержишь свои когти! — Шульце вручил бойцу штык и вдруг заметил, что на пальцах его левой руки выколоты какие-то буквы.

— M-A-R-C-H-E, — прочитал Шульце. — Marche? Что, черт побери, это означает?

Вместо ответа мужчина протянул ему правую руку. На каждом пальце его правой руки тоже были синей краской выколоты буквы — но уже другие.

— Вместе это читается так: «Marche ou creve», — произнес он после небольшой паузы. — Если ты не настолько культурный, как я, то я тебе объясню: в переводе с французского это означает: «Иди вперед или сдохни».

— Значит, ты служил в Иностранном легионе? — с внезапным интересом посмотрел на него Шульце.

— Да, — кивнул Хартманн. — В течение восьми лет. Когда в 1941 году в Северной Африке высадился ваш Африканский корпус, я дезертировал из Легиона и перешел на вашу сторону.

— Значит, ты был в Северной Африке… Ну, ну, — задумчиво произнес Шульце. — Думаю, мне найдется о чем побеседовать с тобой, парень.

— Готов побеседовать с тобой в любое время, обершарфюрер. Но только не рассчитывай, что я сразу же влюблюсь в тебя. Дело в том, что я оставил в Африке свою единственную настоящую любовь. — Новобранец с усмешкой смотрел на Шульце.

В ответ гамбуржец лишь сделал непристойный жест рукой. Но в его душе этот обмен колкостями совсем не оставил неприятный осадок. Скорее наоборот… В его голове уже начал постепенно складываться кое-какой смутный план.

* * *

Мартин Борман жадно накинулся на гороховый суп. Он ел так, словно не принимал пищу вот уже несколько дней. При этом партайгеноссе совершенно не обращал внимания ни на Гиммлера, ни на офицеров СС, которые сгрудились вокруг его стола.

Покончив с супом, Борман воткнул вилку в сосиску — и так и съел ее, прямо с вилки. При этом по его подбородку стекал жир. Он рыгнул, вытер подбородок и резко вклинился в общий разговор.

— Сам я — мекленбуржец. — Голос Бормана был резкий и грубый, и офицеры «Вотана» удивленно покосились на него. — Тысячу лет назад Мекленбург был населен славянами. Они жили там, пока мы, немцы, не вышвырнули их оттуда. После этого десятки поколений добрых немцев неустанно трудились, чтобы превратить земли Мекленбурга и других восточных областей Германии в настоящую сказку. — Борман повысил голос, и все невольно почувствовали, что, несмотря на всю внешнюю грубость, этот человек обладает исключительно большой властью. Было ясно, что он привык отдавать приказы — и привык к тому, что его приказы неукоснительно исполнялись. — И если мы не сумеем разгромить большевиков в июле нынешнего года, то они сами начнут выталкивать нас из России. Но при этом они не остановятся ни в Польше, ни даже в Восточной Пруссии. Нет, господа, они дойдут до самой Эльбы, которая и была границей первоначального исторического расселения славянских племен. И границей их древнего славянского государства. Тогда земля Мекленбург вновь станет славянской. Вот почему то сражение, в котором вам очень скоро предстоит участвовать, является столь важным для судеб германского рейха. Это очень просто.

Наступила неловкая тишина. Борман с вызовом уставился на лица офицеров «Вотана», точно ожидая, что кто-то из них попытается опровергнуть его весьма резкое заявление.

— Ты, разумеется, прав, Мартин, — произнес Гиммлер и изящно пригубил стакан с минеральной водой. — Предстоящее сражение станет очень важным для рейха. Но не думаешь ли ты, что сейчас придаешь всему этому делу чересчур драматический окрас? Я имею в виду, что если ты думаешь, будто…

— Нет, — резко оборвал его Борман, и фон Доденбург мгновенно почувствовал, что рейхсляйтер бесконечно презирает шефа СС. — Я совсем ничего не драматизирую, Генрих. Пришло время разговаривать начистоту. В ходе этого сражения будет решаться вопрос о том, сможет ли рейх выжить. Времени становится все меньше и меньше. Если мы не сумеем сокрушить большевиков этим летом, то тем более не сможем сделать этого зимой. Полагаю, все помнят, какая участь постигла нас прошлой зимой?

Несколько офицеров кивнули в ответ на эту реплику Бормана. Катастрофическая неудача немецкой армии под Сталинградом в конце 1942 года навсегда врезалась в память каждому из них.

Мартин Борман вперил жесткий взгляд в обветренные лица офицеров «Вотана».