— Результатом преступления стала смерть его товарища. Тилем, сними покрывало.

Мальчик словно переломился в поясе. Его рука рванула ткань, открывая то, что было под ней укрыто. К горлу Альты мгновенно подступил комок… несколько секунд она отчаянно боролась с собой, пытаясь сдержать рвоту, затем спазмы победили, и весь ее завтрак зловонной жижей выплеснулся на гладкий мраморный пол. Судя по звукам, она была не единственной, кому не удалось справиться с тошнотой при виде скорчившегося на полу обугленного тела.

— Закрой его, Тилем. И можешь выпрямиться, — приказала Лейра.

Мальчик немедленно укрыл тело простыней и снова замер, буравя взглядом стену. Если бы не последние слова Лейры, он так и остался бы стоять, согнувшись в поясе, пока не рухнул был на пол от изнеможения.

— Итак, из-за преступления, которое совершил Тилем ар-Долен, погиб его товарищ. Тилем, расскажи, что именно ты сделал.

— Биддер собирался изготовить западню, заряженную огненным облаком. Он проверил камень для западни. Когда он отвернулся, я заменил камень на другой, уже использованный.

Он говорил монотонно, равнодушно — и от этого слова казались еще более отвратительными. Хотя Альта понимала, что ей никогда не удастся развить свои способности настолько, чтобы суметь создать хотя бы простенькую западню — заключение боевого заклинания в неодушевленный предмет, — это совершенно не мешало изучению теории. По причине, объяснить которую маги пока что не смогли (а может, объяснение давно было найдено, да только столь же давно и забыто), предмет для хранения в себе заклинания мог использоваться только один раз. Что-то менялось в камне, металле, дереве, стекле… попытка вторично вложить боевую магию в ранее использованный предмет неизбежно заканчивалась катастрофой. Это знали даже те, кто только лишь приступал к изучению искусства составления западни. Ученики должны были крепко-накрепко затвердить это правило, прежде чем получить право приступить к тренировкам.

Поэтому Тилем не мог не знать, к чему может привести его шалость.

— Зачем ты это сделал?

— Он умный. Его всегда ставили в пример. Я злился.

Сказано спокойно, без эмоций. Все эмоции — злость, зависть, обида, все это осталось там, в прошлом, за пределами действия подавляющего волю заклинания. Сейчас он обо всем — о самом своем большом страхе, о первой любви, о лютой ненависти — будет говорить равнодушно, не повышая голоса… если не получит иного приказа.

— Я взял уже использованный камень. Я знал, что Биддер не станет проверять западню второй раз. Я хотел, чтобы его обожгло…

— Достаточно, — прервала его Лейра. — Итак, вы слышали все. Этот ученик знал, к чему приведут его действия. Как вы знаете, в нашей школе за провинности предусмотрено наказание. Чем серьезней проступок, тем суровей наказание. Но в тех случаях, когда кто-то из учеников намеренно… подчеркиваю, намеренно причиняет вред другим ученикам или преподавателям, наказание их ждет вполне определенное.

Она щелкнула пальцами. Из-за спины Лейры вышел высокий широкоплечий человек, и по рядам учеников пробежала волна дрожи. Его знали все… это был палач.

Наличие палача было обязательным для каждого города. Простые люди, будучи доведенными до отчаяния, вполне способны были вздернуть пойманных на месте преступления грабителей, зарезать жену, застуканную с другим мужчиной, проломить голову ночному грабителю… Но если преступнику удавалось избежать смерти во время поимки, если он не мог доказать полную несостоятельность обвинений и если неотвратимость наказания для него из лозунга становилась печальной реальностью, в дело вступал палач. Ибо никто из простых обывателей не желал брать в руки бич, топор или дубину, чтобы на глазах у всех приводить приговор в исполнение.

Для этого и существовали палачи. Им платили — платили много, потому что работа была рискованной. У тех, к кому палач применял свое высокое искусство (а среди них встречались настоящие мастера своего дела, способные заставить наказуемого страдать так, что у зрителей исчезали даже мысли о возможности пойти по кривой дорожке), часто имелись друзья и родственники, которые иногда были не слишком довольны методами, применяемыми законом. И эти друзья и родственники, не имеющие возможности отомстить закону, пытались мстить его полномочным представителям. Прежде всего — палачу. Разумеется, горожане не желали самостоятельно приводить в исполнение приговоры.

В общем, палач всегда был личностью значимой, пугающей, опасной. Общение с ним никому удовольствия не доставляло, и присутствие его в этом зале не предвещало ничего хорошего. Обычно все телесные наказания приводились в исполнение либо преподавателями, либо старшими учениками (последнее часто было менее болезненно, но куда более обидно).

В руке палач держал устрашающего вида бич. Мастера, владеющие этим инструментом, могли точным ударом смахнуть перо, украшающее шляпу… а могли и располосовать кожу до кости. Даже плотная зимняя одежда не могла служить надежной защитой от удара плетеного кожаного ремня со свинцовой бляшкой на кончике.

Лейра Лон дождалась, пока все в зале увидят палача и его оружие. Затем повернулась к подростку.

— Тилем арДолен, я снимаю оковы.

Значит, все-таки это были оковы разума. Альта слышала об этом заклинании немного, и все — крайне неприятное.

Парень вздрогнул, как будто получив легкий удар, затем оглядел зал — в его глазах стремительно разгорался испуг, переходящий в ужас, когда взгляд наткнулся на палача и плеть в его руках. По щекам потекла влага, руки затряслись, а уже в следующее мгновение он рыдал в голос, размазывая по лицу слезы и сопли. На Лейру это не произвело особого впечатления.

— Я, Попечительница Школы Ордена Несущих Свет, объявляю наказание плетью для этого человека. Это наказание применяется во всех подобных случаях. Наказание будет длиться до тех пор, пока виновный не получит прощение.

В зале повисла мертвая тишина. Прошло не менее минуты, прежде чем кто-то понял, что именно сказала Попечительница.

— А кто должен простить его, госпожа?

— Разумеется, тот, кто пострадал. Биддер должен простить его.

Тилем отнял от зареванного лица ладони и уставился на Попечительницу. Его губы дрожали.

— Но… госпожа… он же… умер…

В этот раз Лейра держала паузу дольше. И к тому моменту, когда она заговорила, большинство в зале уже догадывались, что услышат.

— Верно. Он умер. В этом-то все и дело, сынок…

Казалось бы, подобный страшный урок должен был превратить всех, кто присутствовал на экзекуции, в сборище пай-мальчиков и пай-девочек, раскланивающихся друг перед другом за десять шагов и опасающихся произнести вслух хотя бы одно грубое слово в адрес другого ученика. Каждый должен был навсегда запомнить страшные крики Тилема, постепенно переходящие в хрипы, а затем и вовсе оборвавшиеся. Теперь Альта понимала, почему взрослых пугала одна только мысль о том, что их дети окажутся в стенах школы. Всякое бывает, умирают и дети — но многие ли из матерей не сойдут с ума, узнав, что их дети умерли так?