– Хозяин... он... никогда не болел...

– У вас есть телефон? Нужно позвонить! Вызвать «скорую»...

Глория почти кричала, чтобы до Санты дошли ее слова. Она хотела добавить «...и милицию», но вовремя прикусила язык.

Великан отвернулся от нее и опять склонился над карликом. Он плохо соображал, но смысл разыгравшейся здесь трагедии начинал доходить до него.

– У вас есть телефон? – в очередной раз спросила она.– Есть... наверху...

Он был полностью поглощен лежащим на диване телом... тем, что случилось с человеком, которого он пару часов назад оставил в добром здравии и отличном расположении духа. Великан ласково, нежно приподнял голову покойника, прижал к груди и зарыдал. Это был не плач – это был рев дикого зверя, утратившего детеныша...

У Глории волосы зашевелились на голове. Она оглянулась на дверь, – и о чудо! – Санта забыл запереть ее. Его широкая спина, обтянутая спортивной курткой, сотрясалась от рыданий. Он ничего не видел и не слышал... Разразись сейчас гром и молния, Санта бы не повернулся.

Глория осторожно, не дыша, попятилась к двери... Она ступала на цыпочках, благодаря судьбу за мягкие тапочки, предоставленные ей в пользование. Она молилась всем богам, чтобы великан не обращал на нее внимания... еще хотя бы минуту или две...

Она не помнила, как взлетела наверх по крутой темной лестнице, как пронеслась по коридору... как оказалась в прихожей... В глаза ей бросились оленьи рога, несколько пар обуви – больших и маленьких мужских туфель и ботинок... массивная, в виде морды льва, дверная ручка... Сердце молотом стучало в ребра, отдавая в виски, во рту пересохло...

Призывая на помощь всех святых, в которых она до сих пор не верила, Глория навалилась на входную дверь... и чуть не упала. Ее тюрьма распахнулась легко и беззвучно, выпуская узницу на свободу, в объятия хмурого дня, в сырость и холод заросшего сиренью двора. На площадке перед домом стояла машина. Глория метнулась мимо, к воротам... О черт! Закрыты! Калитка?..

Нажав на кнопку автоматического замка, беглянка очутилась на улице – грязной деревенской проселочной дороге с желтыми от мать-и-мачехи обочинами. Вдоль дороги тянулись покосившиеся деревянные заборы. Глория оглянулась – куда бежать? Подальше отсюда... к людям, у которых есть телефон, которые помогут ей позвонить мужу...

За заборами чернели необитаемые развалюхи, дощатые сараи без крыш, дикие сады с едва пробивающейся листвой. Это была заброшенная окраина деревни. На дороге – ни души, только облезлая тощая собака выглядывает из дырки между штакетинами, водит носом...

В разъезженных колеях стояла вода, и Глория промочила ноги, – она сообразила, что выскочила из дому в чем была: в тапочках, шелковых шароварах и халате. Даже куртки не прихватила. Оставалось молиться, чтобы по пути встретилась какая-нибудь машина или на худой конец телега с лошадью. Но ни стука копыт, ни шума мотора не доносилось до ее ушей...

Скоро заборы закончились, и с одной стороны проселка показались запущенные пашни, окаймленные лесом, с другой – заросли высоких кустов. Глория запыхалась, вспотела, мокрые ноги замерзли и заплетались. Очевидно, она выбрала не то направление, но возвращаться было страшно. Вдруг Санта спохватился и уже ищет ее повсюду? На машине он в два счета догонит пленницу. Эта мысль заставила Глорию свернуть в орешник – ринуться напролом через кусты, не чувствуя, как больно хлещут и царапают ветки. Ее преследовал образ хохочущего карлика, словно тот не верил в ее спасение. «Беги, беги! – подтрунивал он над измученной Глорией. – Все равно не убежишь! Теперь мы с тобой неразлучны...»

Хватая ртом воздух, она прислонилась спиной к стволу дерева – отдохнуть, отдышаться. Сердце выпрыгивало из груди, в глазах темнело. «Зря ты это сделала, – нашептывал карлик. – До города далеко... а ночь близко. Замерзнешь без одежды, с мокрыми ногами, простудишься...»

Глория подумала о волках. В здешних лесах они вполне могли водиться. На дорогу ей выходить опасно, в лесу еще страшнее. Выход один – идти назад в деревню, искать людей... просить о помощи...

«Каких людей? Где они? – посмеивался карлик. – Зато Санта обрадуется! Мимо него не прошмыгнешь...»

Ветер стих, и в холодном прозрачном воздухе звуки разносились далеко. Хруст веток, звонкое теньканье синиц, журчание ручья в ложбине. Глория прислушалась. Где-то залаяли собаки, и она, раздвигая ветки, пошла на этот звук человеческого жилья... Будь что будет! Но провести ночь под открытым небом, раздетой, в лесу... этого она не вынесет.

Запахло хвоей. Беглянка углубилась в молодой ельник. К счастью, лесок оказался редким, чистым. Под ногами мягко пружинил мох. Глория опустила глаза и увидела, что тапочки порвались, вот-вот развалятся. Босиком она и шагу не ступит. Собачий лай приближался, к нему примешивался шум колес. Неожиданно в просвете между деревьями показались лошадь и сидящий на телеге мужик...

У Глории голос пропал от волнения.

– Э-э-эй... – прохрипела она, не в силах сдвинуться с места. – Помогите-е...

Следом за телегой трусила мохнатая рыжая дворняга. Она с заливистым лаем бросилась в лес.

– Ты чего, Кудлатый? – крикнул мужик. – Дичь почуял?

Дворняга подбежала к Глории и зарычала. Мужик глазам своим не поверил. В лесу, откуда ни возьмись, баба в пестрых штанах, халате и тапочках...

Москва. Конец XIX века

Андре вернулся из Африки другим человеком. Он не помышлял более о путешествиях и жил уединенно на окраине города. Он начал писать книгу о дальних странах, где ему довелось побывать, но вскоре забросил это занятие. Рента от подмосковного имения позволяла ему вести не роскошную, но обеспеченную жизнь. Однако с каждым годом доходы таяли. Коммерческой жилки у Андре не было, и единственным способом поправить дела являлась выгодная женитьба. Поскольку он совершенно отошел от общества и порвал все дружеские связи, свести знакомство с подходящей девушкой не представлялось возможным. И он обратился к свахе, чтобы та нашла ему богатую невесту. Будущую женитьбу Андре воспринимал как неизбежное зло, которое придется стерпеть ради привычной праздной жизни. Заботиться о хлебе насущном претило ему. Все свое свободное время Андре посвящал изучению библейской истории о царице Савской. Зачем эта женщина проделала нелегкий и полный опасностей путь длиною в три года? Неужели только ради того, чтобы познакомиться со славным царем Израильским и вкусить его мудрости? Почему в Писании нет ни слова о местонахождении ее собственного царства? И почему там даже не упоминается ее имени? Не потому ли, что она прибыла из той самой страны Офир, где Соломон брал золото? Ведь его корабли, отплывая из порта на Красном море, возвращались обратно тоже через три года.

Андре сопоставил эти три года с тремя годами пути царицы Савской и призадумался. Соломон согласился дать царице Савской то, что она у него просила. Она же привезла с собой и дала Соломону «сто двадцать талантов золота и очень много благовоний и драгоценных камней: больше никогда не прибывало столько благовоний, сколько царица Савская дала царю Соломону». Что могла просить для себя эта женщина? Мудрости? Ну уж если так, то мудрости непременно особенной, сокровенной, недоступной простым смертным...