Лавров зевнул, плюнул с досады и поехал в офис. Там царила суматоха. Колбин с утра завелся. Ворчал, чертыхался.

– Это не вы его «засветили»? – пристал он к начальнику охраны. – Оборвали ниточку! Растяпы!

– Вроде действовали аккуратно...

– Знаю я вашу аккуратность! Ты можешь поручиться за своих людей?

– Я ни за кого не могу поручиться, – глядя ему в глаза, твердо заявил Роман.

Колбин бушевал, распекал всех, кто попадался под руку.

– Что мне прикажешь докладывать шефу?

– Наши методы исчерпаны... Пора идти в милицию.

– Ты думаешь, еще есть шанс?

– Шансов нет ни у нас, ни у них. Я поехал спать... – устало сказал Лавров. – Валите все на меня, Петр Ильич! Мол, не справился, не учел, не предусмотрел. Дал в штангу! Готов уволиться...

Ему и правда было все равно, что скажет Зебрович... он вымотался и хотел только добраться до подушки и лечь.

В квартире пахло пылью и сбежавшим позавчера кофе. Лавров подумал, что мало чем отличается от бродячего пса. Потому и семью никак не заведет. Какая женщина станет терпеть постоянные отлучки? Работа в частной фирме оказалась немногим лучше государственной службы. Но здесь хоть платят достойно.

Лавров ворочался, вздыхал и гнал от себя мысли о Глории. Он не возлагал особых надежд на ночное мероприятие, но гибель Игорехи – потенциального источника информации – разозлила его. Как ни крути, а знали о нем всего трое: он сам, Колбин и Зебрович...

* * *

– Ну вот... ты попала в святая святых моей «пещеры», – усмехнулся Агафон, пропуская Глорию вперед, в просторное помещение с низким потолком. – Здесь я провожу дни, а зачастую и ночи.

– Это твой кабинет?

– Моя мастерская! – поправил ее карлик.

Глория ощутила холодок под ложечкой, дурноту. Мастерская! Уж не собирается ли он...

– Ты приготовляешь здесь духи из человеческих тел? Как «парфюмер»?

Она говорила с ним, заглушая словами свой ужас.

– «Парфюмер» – дилетант в сравнении со мной! – не растерялся карлик. – Проходи, не бойся. Я не причиню тебе вреда...

У Глории ноги подкашивались от страха, но она шагнула вперед и окинула взглядом большую комнату, уставленную диковинными предметами. Здесь горели висячие лампы, освещая столы, шкафы, стеллажи и этажерки. На столах громоздились глиняные горшки, стопки растрепанных книг... мраморные бюсты, два микроскопа, груды камней...

– Ты... ученый?

– В некотором роде...

Ее взгляд остановился на картине в бронзовой раме. Бородатый мужчина и склонившаяся перед ним женщина, оба в средневековых одеждах.

– Опять они? Соломон и царица Савская?

– Библейские смыслы бесчисленны... – кивнул Агафон. – Их можно постигать один за другим... и все равно не исчерпаешь.

– Царица Савская приехала к Соломону за мудростью?– Так говорят легенды. Взгляни сюда: по-моему, художник изобразил двух любящих... Где-то я прочитал, что «почитать мудрость – значит почитать мудреца, а любить мудрость – значит любить мудреца». Это очень по-женски!

Глория молчала, пытаясь усмирить страх. Из-за внутренней паники слова карлика плохо доходили до нее. Она угадывала в его речи туманные намеки... которые пугали ее. Не хватало, чтобы урод предложил ей руку и сердце. С него станется!

– Женщины не умеют просто любить, – добавил он. – Им непременно нужно облечь любовь в некий образ. Соломон был красивым мужчиной...

Он ждал от нее подтверждения, но она продолжала молчать, сжав губы.

– А я непривлекателен...

Глория отвела глаза от картины и потупилась. Пол мастерской был покрыт плиткой с восточным узором. Глядя на прихотливые завитки, она подумала, что разговор принимает опасный оборот. Как же ей избежать щекотливых объяснений?

– Что ты держишь в этих сосудах? – брякнула она, показывая на пузатые медные кувшины с эмалевыми вставками. – Живую и мертвую воду?

Каждый кувшин располагался на отдельном постаменте в виде колонны. Вероятно, сосуды были антикварными и стоили уйму денег.

Карлик усмехнулся. Его лицо составляло разительный контраст с безобразным телосложением. Кем он мог быть? Главарем подпольной бандитской шайки? Сыном олигарха, которого безутешный папаша снабжает деньгами и прячет от людских глаз?

– В сосудах живут джинны, – доверительно сообщил он. – Иногда они исполняют мои желания.

– Джинны?

– А что тебя удивляет? Ангелы созданы из света, люди – из глины, а джинны – из чистого огня. Говорят, они помогали Соломону возводить Иерусалимский храм.

– Санта – один из них? Он водит твою машину, готовит тебе еду... убирает в доме тоже он... Санта и садовник, и прачка, и сторож, и... В общем, добрый джинн!

– Ты угадала, – без тени обиды согласился Агафон. – Когда-то я оказал ему неоценимую услугу... и теперь он отрабатывает долг. Он сам так решил. Нужно уважать чужую волю.

– Думаешь, я тебе поверю?

Карлик пожал чрезмерно развитыми плечами, всем своим видом выказывая безразличие.

– Джинн – означает гений: злой или добрый. Существо, умеющее делать то, чего не умеют другие. Только и всего. Ты прячешь своих джиннов, а я поселил их в эти чудесные медные кувшины. Так всем спокойнее – и мне, и им.

«Он шизофреник, – поняла Глория. – Псих, у которого раздвоение сознания!»

– Я прячу? – машинально пробормотала она.

– А разве нет? Разве время от времени они не вырываются наружу... и не проносятся, подобно смерчу, по твоей жизни? Не куролесят? Не разрушают то, что ты кропотливо создавала?

Глория вспомнила письмо, свою нелепую поездку в Прокудинку... и смутилась. Что заставило ее поступить так глупо, так опрометчиво? И к чему это привело?

– Бывает, да? – засмеялся Агафон. – Знаешь, зачем царица Савская на самом деле приезжала к Соломону? Чтобы он отгадал ее собственную загадку! Она проделала долгий и трудный путь, чтобы мудрец открыл ей глаза на ее джиннов... и помог укротить их. Хаха-ха! Или приручить.

Он осекся и смерил Глорию изучающим взглядом.

– Я, кажется, забегаю вперед. Ты устала... Давай присядем.

Карлик заметил ее усталость раньше ее самой. Он увлек Глорию к большому мягкому дивану из бархата с вышитыми золотой нитью цветами и потянулся к ней губами. Она молча отстранилась. Напротив дивана, на стеллаже, сидел бронзовый трехглавый пес: все три его пасти были оскалены, между клыками виднелись языки. Глаза пса поблескивали красным.

– Это Цербер, – объяснил Агафон. – Исчадие ада. Почти как я...

Он не ждал, что Глория будет возражать. И больше не делал попыток поцеловать ее или прикоснуться к ней.Все вещи в доме были подобраны с особым вкусом. Смесь восточных мотивов и эпохи Возрождения создавали неповторимый, ни на что не похожий интерьер.