Сперва в голове моей возник вопрос, но ответ на него не заставил себя ждать. Не зря столько лет я провел в лаборатории Джона Ди! Из меня вышел неплохой химик. Пусть сам я не способен превратить ртуть в золото, зато я могу рассказать, каким именно способом могут сделать это другие.

Именно так я и поступил.

– Ваше величество!

Король обернулся, кажется, удивленный тем, что видит меня здесь. Его мысли уже витали далеко от всяких подозрений в адрес Розенкранца.

– Думаю, мне известно, как произошло превращение, которое мы с вами наблюдали.

– Ну разумеется! – несколько раздраженно заметил король. – Мне это тоже известно!

– Мы все видели, как подействовал философский камень, – вступил Розенкранц. – Келли, оставьте интриги! Вы не опорочите меня, как бы вам этого ни хотелось.

Я не удостоил его ответом. Вместо этого я взял в руки то, что осталось от палки, и подошел к Рудольфу.

– Посмотрите, ваше величество: здесь внутри была полость. Видите, остался след? Господин Розенкранц недостаточно предусмотрителен. Ему стоило сжечь свой инструмент целиком, и тогда мы не смогли бы установить истину.

– О чем вы? – пожал плечами рыжебородый.

Тон его был высокомерен, но я услышал за ним страх. Кажется, что-то такое уловил и король, ибо он бросил на Розенкранца внимательный взгляд.

– Ваша палка, которой вы мешали закипающую ртуть, внутри пуста, как пролежавший в земле столетний череп! Может быть, вы скажете, зачем? Нет? Тогда позвольте мне объяснить. У вас не было времени спрятать следы, и, если приглядеться, можно увидеть кое-что интересное.

Я повернул палку, поднес канделябр ближе, и на внутренней стороне полости что-то блеснуло.

– Порошок золота, ваше величество, – пояснил я. – Он был здесь, внутри. Отверстие в конце палки чем-то залепили – наверное, воском, который тут же растаял при соприкосновении с кипящей ртутью. Думаю, что и ваши угли, Розенкранц, были не такими простыми, как нам показалось. В них ведь тоже было золото, не так ли? Иначе зачем такой огромный размер? Вам нужно было много золота, чтобы получились настоящие слитки!

Розенкранц не ответил.

– Келли, прекратите говорить загадками! – потребовал король.

– Ни в коем случае, ваше величество! Произошедшее ясно мне как день, и таким же ясным оно сейчас предстанет перед вами. Господин Розенкранц благодаря своим маленьким хитростям всыпал в чан столько золота, сколько смог. Оно растворилось в горячей ртути, а от такого слияния, как известно любому ученому, получается сплав. Когда же ртуть довели до кипения, она испарилась, а осталось золото! Которое на наших глазах и было вылито в форму.

– А философский камень? – взволнованно спросил Рудольф – у меня, не у Розенкранца.

– Боюсь, что никакого философского камня не существовало, ваше величество. Возможно, это был оксид ртути, который при нагреве распался на ртуть и кислород. Ртуть испарилась, кислород улетучился.

– Наглая ложь! – Розенкранц взял себя в руки и попытался защищаться.

Но было поздно. Король, не отрываясь, смотрел на внутреннюю поверхность полой палки, на которой поблескивали крупицы золота, и прозревал.

Я наблюдал, как меняется его лицо. Как восхищение и детская радость, подобная счастью от сбывшейся мечты, исчезают, давая место ярости. Рудольф откинул голову назад, втянул воздух побледневшими ноздрями. И, видит бог, мне стало не по себе.

– Стража!

На гневный крик короля в подземелье вбежали караульные. Под протестующие крики Розенкранца его схватили и уволокли из лаборатории. Король же немедленно вызвал двух придворных алхимиков и приказал им исследовать все, оставшееся после эксперимента, с тем, чтобы подтвердить или опровергнуть мою гипотезу.

К утру все стало окончательно ясно: хитрый рыжебородый монах и впрямь осуществил «превращение» так, как я описал. После получения вознаграждения он собирался бежать и, если бы не мое вмешательство, ему бы все удалось.

Когда сомнений не осталось, ярость короля уступила место холодному бешенству. Тогда-то я и понял окончательно, как заблуждаются те, кто считает Рудольфа мягкотелым недотепой, готовым верить на слово любому проходимцу. Верить-то он, может, и был готов, но недотепой я бы его не назвал.

Розенкранц прожил еще десять дней, а затем был казнен при большом скоплении народа. Прага не Лондон, и казни здесь не столь часты, а потому повешение рыжебородого заинтересовало чернь. Под крики и плевки его протащили нагим от ворот тюрьмы до площади, на которой была сооружена виселица, и затянули петлю на его шее. На соседних виселицах болтались две бродячие собаки, в компании который предстояло висеть и Розен-кранцу. Позорная смерть, что и говорить!

Я не мог не насладиться зрелищем его казни. Когда тело рухнуло с помоста, я не завизжал и не заулюлюкал – нет, человек моего положения должен быть выше плебеев, подобно обезьянам выражающих свои чувства криками. Но торжествующая улыбка скользнула по моему лицу.

Превратить в победу то, что грозило стать самым большим поражением! После того как я вывел рыжебородого на чистую воду, король стал еще больше отличать меня, и я даже завоевал серьезных недругов при дворе – высшая оценка моим действиям! Если хотите понять, чего стоит мужчина, смотрите на его врагов. Мои дорого ценились, а значит, я ценился еще выше.

– …поэтому ты совершенно безосновательно сужаешь круг подозреваемых, – закончил Сергей, покосился на Илюшина, проверяя, какое воздействие оказала его речь, и тяжело вздохнул. Никакого. Как и следовало ожидать.

Макар целеустремленно шагал вперед, перепрыгивая лужи и не обращая внимания на ветер, безжалостно обдиравший цветы с черемуховых веток. Лепестки осыпались на асфальт, плавали в воде. В волосах Илюшина пристроилось несколько белых пятнышек, Бабкин то и дело смахивал со своей куртки облетевшую черемуху. Снег за ночь успел растаять, и теперь вместо него в воздухе летали цветы. Это было очень красиво, и Макар призвал напарника наслаждаться видом. Однако Бабкин не хотел наслаждаться – он хотел спорить и доказывать свою правоту. Аргументированно и с фактами на руках. Этому замыслу несколько мешало то, что спорить с Илюшиным, если он того не хотел, было невозможно – Макар отмалчивался, предпочитая дать оппоненту выложить все козыри. А затем говорил что-нибудь совершенно не относящееся к делу, что, однако, ставило точку в диалоге.

Бывший оперативник, Сергей привык подходить ко всему методично – так, как его учили еще в институте. Первым и главным необходимым качеством в их работе он считал добросовестность и, выбирая между талантливым помощником и исполнительным, остановился бы на втором. Именно так он и думал о себе – «исполнительный помощник».

Макар Илюшин делал ставку на интуицию. Это была его сильная сторона – умение из ничего вылавливать что-то, угадывать правильное направление, следуя едва заметным знакам, понятным только ему одному. Вместе с Сергеем, которого он давно уже считал не помощником, а своим напарником, они составляли крепкий профессиональный тандем, в котором слабые стороны одного компенсировались сильными сторонами другого.