Синопа, 104 год до н. э.

В тот день Лаодике приснился тревожный сон. Змея, толстая, длинная, с белым скользким брюхом, сверкая серебристой чешуей, обвивалась вокруг ее тела, обхватив хвостом горло и пытаясь задушить. Царица, собрав все силы, старалась избавиться от нее, разжать кольца, будто железные тиски, но у нее ничего не получалось. Задыхаясь, она громко закричала, зовя на помощь, и светловолосая рабыня Изида сразу прибежала на ее зов.

— Вам плохо, госпожа? — Она положила тряпку, смоченную уксусом, на лоб царицы, стараясь облегчить ее страдания, но Лаодика, красная от возбуждения, оттолкнула ее и, вскочив, подошла к окну. Ей послышался шум, идущий из сада и постепенно заполнявший дворец, окутанный полумраком и дремой. Мраморные полы гудели от топота ног, бряцало оружие. Громкие мужские голоса эхом отдавались в высоких сводах. Мелькали огни факелов, отсвечивая красноватыми бликами на шлемах и щитах греческих гоплитов, несущих стражу в дворцовых покоях.

— Что это такое? — Лаодика покрылась холодным потом. Больше всего она боялась бунта заговорщиков и потери власти. Изида покачала головой, и ее длинные волосы, рассыпавшись, покрыли плечи. — Вечером было все спокойно.

Царица заметалась по покоям, как подстреленная лань. Она не знала, что делать. Если это бунт, нужно попытаться спастись. Но куда и к кому бежать? Ее верный Мнаситей поражен коварной рукой Митридата. А что, если… От пришедшей мысли ей стало плохо, и женщина опустилась на кровать. Сегодня день рождения ее старшего сына, день его совершеннолетия. Что, если он явился, чтобы покончить с ней и сесть на трон? Она обхватила руками голову и, тихо стеная, покачивалась из стороны в сторону. Такой и застал ее евнух Гиетан — полуодетой, с неприбранными волосами.

— Прибыл ваш сын Митридат, госпожа, — сообщил он. Она приложила руки к вздымавшейся груди:

— Где он?

— Багофан арестовал его, и сейчас Митридат в тронном зале, закованный по рукам и ногам, — радостно сообщил евнух, блеснув лисьими глазами. — Вы вольны делать с ним что захотите.

— Прежде всего я хочу его увидеть. — Лаодика быстро накинула хитон и бросилась в тронный зал. Стража почтительно расступалась перед ней. Факелы освещали путь, оставляя копоть на мраморных стенах. Босая, забыв от волнения обуть сандалии, царица вбежала в огромную комнату. Она сразу узнала его, озаренного золотистым пламенем, высокого, стройного, кудрявого греческого бога, напоминавшего отца прямым носом с широкими ноздрями и тяжелым мужественным подбородком. На мускулистом теле не было ни капли жира — одни мышцы. Стальное лицо воина немного портили сочные чувственные губы — как у нее. Она смотрела в его голубые глаза, пытаясь прочитать мысли и родного, и неродного человека, но у нее ничего не получалось. Выражение его лица оставалось непроницаемым, в этом юноше ничто не выдавало волнения от встречи с матерью, с его матерью!

Поэтому Лаодика, облизнув губы, спросила, чуть заикаясь:

— Ты узнаешь меня?

— Конечно. — Его голос огрубел, стал чужим, неузнаваемым. — Ты моя мать.

«Он весь чужой», — подумала царица и постаралась выдавить ласковую улыбку — улыбку матери, тосковавшей по сыну долгие семь лет:

— Боги знают, как я рада тебя видеть. Они всегда расставляют все по своим местам. Дети должны возвращаться к своим родителям. Ты вернулся ко мне.

— А убийцы моего отца, надо полагать, получили по заслугам, — отозвался этот незнакомый юноша.

Она наморщила белый мраморный лоб, и глубокая морщина разрезала его на две части.

— Убийцы? Ты о ком, мой дорогой? Я впервые об этом слышу. Моего дорогого и любимого супруга никто не убивал, он умер сам от неведомой болезни. К сожалению, сынок, человек не бог, он не вечен. Мы все когда-нибудь умрем. Хотя мне бы очень хотелось, чтобы мои дети жили вечно.

Она стояла, прислонившись к стене, холодившей ее спину, стройная, красивая, несмотря на свои годы (ей минуло тридцать пять), удивительно молодая. Ее лицо оставалось свежим, как бутон розы, кожу не избороздили морщины страданий, в черных волосах не блестела седина. Сквозь приоткрытые губы блестели ровные белые зубы. Время щадило ее красоту, но Митридат не обращал внимания на оболочку, за которой скрывалась лживая и порочная женщина. Он слышал лицемерие в каждом ее слове, ловил в каждом взгляде, читал ее мысли, из которых выделялась, звеня, как колокол, одна — как расправиться со старшим сыном. Младшего она не боялась — бедный болезненный юноша был полностью порабощен ею. Когда Митридат задал вопрос о брате и сестрах, он уже знал ответ.

— Они здесь, во дворце, мой дорогой, все, кроме старшей Лаодики, — ласково произнесла мать. — И все с удовольствием встретятся с тобой. — Она повернулась к кузнецу, пылая напускным гневом. — Ты, наверное, сошел с ума, если решился заковать моего сына. Немедленно освободи его.

Когда цепи упали на пол, жалобно звякнув, Лаодика обратилась к служанкам:

— Мой сын устал с дороги. Приготовьте ему ванну с благовониями. Когда он помоется, принесите самые изысканные кушанья. — Женщина снова послала ему улыбку лисицы. — А потом мы поговорим с тобой, сынок. Ты расскажешь, где был долгие семь лет.

Она удалилась, растаяв в отблесках факелов. Стража расступилась, и Митридат отправился за служанками в купальню в гинекее — женской половине, где находились комнаты его сестер и давно опустевшая супружеская спальня.

Здесь сильно пахло благовониями, как и семь лет назад. Митридат заметил, что почти ничего не изменилось. Те же мягкие ворсистые ковры, бронзовые жаровни. Огромная ванна, наполненная горячей водой с добавленным в нее розовым маслом придала Митридату силы. Он с удовольствием забрался в нее, сел, погрузив ноги в специальное углубление. Врачи считали, что ванны лучше принимать сидя, и никто не возражал. Спасибо богине Гигее, дочери Асклепия, которая заставила древних греков и всех, кто почитал их, принимать горячие ванны каждодневно. Служанки натирали широкую спину своего господина благовониями, готовили мягкие полотенца. Взмахом руки он отослал женщин, возжелав остаться один, и закрыл глаза. Будто наяву царевич увидел Лаодику, босую, непричесанную, с открытой грудью, она прижималась к нему, словно желая близости с собственным сыном, и Митридату стало противно. Он моргнул, словно отгоняя плохой сон, и его мать снова предстала перед его очами, на этот раз с золотым кубком, из которого пил Митридат Эвергет, его отец. Именно в него коварная женщина подливала отраву. И сейчас готовилась убить старшего сына, сначала соблазнив его. Что ж, на его счастье, преступная Лаодика о многом не ведает. Благодаря жрецу ее сын обладает даром ясновидения и знает все ее желания и мысли. Да, она не успокоится, пока не уберет его. А ему не нужна война с этой женщиной. И он избавится от нее как можно скорее.

Юноша вылез из ванны и долго, до красноты, тер полотенцем мускулистое тело. Вскоре появилась служанка, вероятно, услышавшая шум в ванной.