— Скажи, Hyp, — обратился он неожиданно к тому, закончившему перевязку и выкладывавшему кой-какие припасы из чересседельной торбы, — вот пришел другой человек, который считает себя главным ханом и хочет убить меня, чтобы стать им…

— Ну, для этого ему нужно сперва убить меня, их и много других людей. — Нyp широко повел рукой, указывая на двух воинов, подсевших к ним и уважительно молчавших в присутствии повелителя. Через тальниковые кусты хорошо просматривались высокие кручи правого берега Иртыша, и казалось, что находящиеся здесь в лесных зарослях люди просто решили порыбачить или возвращаются от родичей и никуда не спешат.

— Я не об этом, — Едигир недовольно дернул, забывшись, больным плечом и тут же сморщился, — если он все ж таки казнил бы меня этим утром, то что бы делали все вы?

— Мстили за тебя, хан! — сочли своим долгом выкрикнуть оба воина.

Едигир не знал их имен, а интересоваться этим не считал нужным и потому пропустил их ответ мимо ушей, ожидая, что ответит Рябой Hyp.

Тот же немного помолчал, раскладывая на траве несколько вяленых рыбин и куски разломанной лепешки. Потом жестом предложил всем присоединиться к трапезе и первым начал обдирать сухую рыбину.

— Знаешь, что я тебе скажу, дорогой хан, — он опять усмехнулся, и эта кривая усмешка удивительно шла его некрасивому лицу, — не тем твоя голова занята. Ох, не тем! Не ожидал даже, что начнешь ты сомневаться во мне и остальных нукерах… — Едигир было сделал протестующий жест, открыл рот, чтобы возразить, но Рябой Hyp торопливо продолжил:- Живому надо думать о живом, а ты, хвала богам, пока жив и почти здоров. Вот эта рыба, — подкинул на ладони наполовину ободранную рыбину, — жила себе, плавала, а вынул ее рыбак из воды, кем она стала? Правильно, пищей для нас. Ты пока наш хан, и рано выбирать себе другого. Но уж коль тебя интересует, что бы я делал, коль ты бы ушел в иной мир, к своим предкам, то отвечу. Дрался бы! Да, не знаю с кем и за кого, но бился бы до последнего. Эти степные суки пришли не за тем, чтобы выбрать себе подходящего кобеля и наплодить от него щенков. Нет, им нужно то, чем владеем мы и что не перепадает в их поганую глотку. Они жадны и алчны. Они ненасытны, и от них не откупиться, как мы делали то много раз в другие годы. Они нашли хана, который оказывается главней тебя, потому что рожден от другой матери и отца. Нет, хан, ты мне милей не по знатности и родовитости, а потому, что спишь рядом со мной. Вот, — закончил он свою страстную речь, видимо самую длинную в его жизни, и принялся крепкими зубами рвать жирные куски от рыбины, торопливо жуя их и чавкая от удовольствия.

Оба других воина согласно кивали головами, выказывая свое одобрение начальнику охраны и набивая рот едой.

Объяснение Рябого Нура вроде бы успокоило Едигира и даже почти сняло груз с сердца, что тяготил его весь сегодняшний день. Но… Но в Нуре он как раз и не сомневался. Он в душе надеялся, что тот ответит не только за себя, но и за других воинов, а главное, за беков, мурз и ханов, которые более всего вызывали опасение у Едигира.

— Ладно, — негромко проговорил он, — извини меня и не думай более об этом. Все будет хорошо. Они уже приходили, и не раз… Дед мне еще рассказывал, что когда-то пришли их шаманы и предложили порушить наших богов, принять их веру. Наш народ убил их. А что из этого? Почти каждый год они ползут, как саранча на посевы, и сколько ни убивай их, конца не видно…

— Ладно, хан, — сказал все с той же усмешкой Рябой Hyp, поднимаясь с травы и отправляя последние крошки в рот, — твое дело думать, а наше дело воевать. Так я говорю? — обратился он к другим воинам.

— Так говоришь, Hyp, так, — закивали те, вскакивая и направляясь к лошадям подтянуть подпруги.

— Ехать надо, ехать, — уже на ходу и ни к кому не обращаясь, проговорил Рябой Hyp, — думать потом будем.

…Уже под вечер они въехали во владения Соуз-хана — давнего противника Едигира в борьбе за престол. Ослабевшие лошади едва шли и требовали отдыха, хорошего корма. Устали и сами всадники. И как не хотелось Едигиру именно сейчас заявиться в городок этого хитрющего пройдохи, но иного выбора у них не было.

Но за все прошедшие годы Соуз-хан проявлял лишь уважение и лояльность по отношению к Едигиру и Бек-Булату, улыбался при встрече, поддерживал добрые отношения со всеми соседями и никогда в открытую не выступал против кого-то из них. Его табуны считались самыми богатыми, хотя кто их считал, кроме самого хозяина. Когда собирали общее войско для усмирения непокорных или выступления против очередного набега кочевников из Великой степи, то он привозил в Кашлык несколько возов оружия, сбруи для коней, вина и другой необходимой для похода продукции, но не отправлял ни одного из своих нукеров, ссылаясь, что те заняты или в сопровождении очередного каравана, или пасут скот в дальних улусах. Прочие небогатые ханы, которым было легче посадить на коней всех своих людей, включая подростков, чем собрать подобные приношения, скрипели зубами и терпеливо соглашались принять привезенное и отпускали Соуз-хана с миром. Любой человек имеет свою цену, а в это неспокойное время добрый клинок стоил дороже необученного воина.

Где-то сейчас хитрый хан? Дома или в отъезде? Хан оказался в своем городке и послал встретить Едигира с десяток слуг, таких же жирных и масленых, как и сам. Укреплен был его городок не в пример лучше многих. Стоял он на высоком бугре между Иртышом и протокой. Вдоль бугра был прорыт глубокий канал, который замыкался меж двумя водоразделами и служил рукавом, по которому можно было проплыть на лодке. Через канал лежали переброшенные и крепко связанные меж собой бревна, которые при надобности легко можно было спихнуть в канал. Само селение окружал не заборчик из плетеных и промазанных глиной веток и крепивших их стволов деревьев, а сплошной частокол. Через определенное расстояние в нем были прорублены бойницы. А внутри находился помост для стрелков. Едигир подивился прочности укрепления и цели, для какой оно воздвигнуто. Он давненько не бывал во владениях Соуз-хана, а после случая на медвежьей охоте и вовсе объезжал их стороной.

В центре укрепления находился большой шатер, в котором владыка Соуз-хан жил в теплое время. Рядом стояли другие, меньшего размера, где размещалась его охрана, наложницы. Сейчас все высыпали наружу. Сам хан шел навстречу, раскинув коротенькие ручки и блаженно улыбаясь.

— Какой гость, какой гость! Наконец-то дождались милости твоей! А то думаю, затаил на меня обиду какую, никогда не заедешь, не приветишь!

Хан неожиданно припал к сапогу Едигира и принялся целовать его.

— Прекрати, хан, — остановил его тот смущенно, — мы с тобой равны по происхождению своему. К чему такие почести?

— Как же, дорогой гость, как же без почитания правителя нашего… Ты избран старейшинами, тебе и дань плачу регулярно и с каждого каравана…

Между тем узкие глаза Соуз-хана так и буравили приезжих, пытаясь вызнать, для какой цели те пожаловали.

Что приехали они неспроста, то и ребенку понятно. Гордый Едигир не мог заехать без особой причины и без приглашения, Оглядев изодранную одежду прибывших, хитрый хан смекнул, что с ними что-то случилось в пути и те завернули по острой нужде за помощью, и заранее прикидывал, что у него могут попросить.