обгона. Он заранее разгонялся, еще до того, когда встречная машина пройдет мимо. Затем происходил быстрый обгон по свободной встречной полосе и, если надо, торможение уже в своем ряду. Отец был хорошим водителем с правами первого класса. Он любил ездить за рулем. Обедать приезжал домой, обычно без водителя. Часто летом приезжал сам вечером и автомобиль ночевал на заднем дворе, между сараями. Когда я подрос, мне часто разрешалось самостоятельно выводить оттуда автомашину и подавать на улицу, к выходу из дома».

Но общение с отцом было все же нечастой радостью – большую часть времени Андрей Александрович проводил на заводе, а дома главным предметом его забот был сад. «В выходные, помимо сада, он нередко работал за письменным столом – просматривал служебную почту и газеты, писал статьи, редактировал книги» (Сергей Липгарт). Потому воспоминания детей о нем обрывисты, в них схвачены лишь какие-то запомнившиеся моменты, реплики, ситуации: «Взгляд внимательно-доброжелательный, с теплой и несколько “лукавой” искринкой. Он не любил лишних слов. Особенно по телефону. Никогда не “выяснял отношений”. Он был крепким человеком, почти не болел, и работал “на износ”». О подробностях работы, понятно, дома не говорилось ни слова – обстоятельства создания даже сугубо мирных машин считались секретными.

Но все-таки в Американском Посёлке был Дом, Дом в полном значении этого слова – такой же, какой был когда-то в Дурпере. Там собирались на праздники (Анна Панкратьевна очень любила гостей, и у Липгартов праздновали всё – от Пасхи до 7 ноября), там растили цветы на зависть и восхищение соседей, там провожали детей в школу и любимого папу – на работу. И жизнь этого Дома легко и красиво вписывалась в жизнь самого поселка, где на улицах звучала разноязыкая речь, американские инженеры приглашали советских коллег на бридж, а жены финских рабочих чинно вязали чулки в своих дворах. Все это прекратится в 1937-м. Возле многих домов Американского Поселка начнут останавливаться по ночам черные «эмки».

* * *

Можно сказать, что ГАЗ попал в перекрестье сразу нескольких кампаний Большого террора: «чистки» регионального партийного и государственного аппарата, «антисоветского элемента» как такового и выявлению «базы» зарубежных разведок. Причем наиболее заметный урон заводу нанесла именно последняя кампания, ведь к 1937-му на ГАЗе продолжало работу множество иностранных специалистов, приехавших еще на постройку завода семь – девять лет назад.

Но в жернова попали и те, кто не имел никакого отношения к зарубежью. Были арестованы заместитель директора ГАЗа Э. М. Рубин, главный инженер А. С. Иванов, главный энергетик Г. М. Зельберг, начальник сбыта В. С. Куканов, начальник инструментального штампового корпуса С. З. Бондарчик, бывший секретарь парткома А. С. Зашибаев, его заместитель С. А. Осипов. К концу года были вакантны должности начальников почти всех заводских цехов. Особо отягчающим обстоятельством считалась стажировка в США, которую проходили многие газовцы…

Вал репрессий совпал с кампанией выборов в Верховный Совет СССР – первых всеобщих выборов с 1917 года. По Автозаводскому округу баллотировался нарком внутренних дел Ежов, и в одном из номеров «Горьковской коммуны» за подписями рабочих штамповочного цеха ГАЗа было опубликовано такое письмо: «Дорогой Николай Иванович! С величайшей радостью и гордостью мы узнали, что Вы, любимец народов нашей страны, соратник Великого Сталина, чье имя приводит в трепет врагов советского народа, – дали согласие баллотироваться в нашем избирательном округе. Ваше согласие – великая честь для нас». За неделю до выборов, в декабре 1937-го, у заводчан была возможность лично увидеть генерального комиссара госбезопасности – он выступал на многотысячном избирательном митинге в радиаторном цеху ГАЗа…

В следующем, 1938-м, завод продолжало лихорадить. 16 января приговорили к расстрелу бывшего начальника спецтехотдела Яна Шепте, 16 марта у своего дома в Американском Поселке был арестован Владимир Данилов. Ему, по меркам эпохи, «повезло» – трехлетнее нахождение под следствием засчитали в срок заключения и в марте 1941-го освободили (в день освобождения Данилов перенес инсульт; в дальнейшем он работал на Борском стеклозаводе и ушел из жизни после второго инсульта, в 1947-м). А 19 апреля 1938-го сняли с должности директора Дьяконова. В вину ему вменялось «примиренческое отношение к крупным недостаткам работы завода», обилие брака, невыполнение плана, текучка кадров и невнимание к стахановскому движению. Ровно через три месяца Дьяконова арестовали в центре Москвы. В ходе следствия «выяснилось», что он создал в автопромышленности «диверсионно-террористическую правотроцкистскую организацию». 7 сентября 1938-го Дьяконов был расстрелян. Увольнение и последующий арест директора повлекли за собой аресты новой партии заводчан – главного бухгалтера, многих инженеров, технологов и других, вплоть до заведующего заводским детсадом и кинофотобазой…

И ведь такое касалось не только ГАЗа. В течение года в Наркомате тяжелого машиностроения, в структуру которого входил советский автопром, сменилось четыре наркома, причем трое из них были расстреляны, в том числе хорошо знакомый Липгарту выходец с ГАЗа Михаил Давыдов (в 1932–1936 годах он был главным механиком завода, а потом первым замом технического директора). Были арестованы и погибли начальник ГУТАПа С. С. Дыбец, директор НАТИ В. Б. Ваксов (главное обвинение – германский шпион), директор ЯАЗа В. А. Еленин (многочисленные дефекты троллейбусов ЯТБ), главный конструктор ЗИСа Е. И. Важинский (дефекты лимузина ЗИС-101), десятки других специалистов отрасли. В декабре 1937-го расстреляли доброго знакомого и наставника Липгарта, создателя техотдела ГАЗа Владимира Ивановича Ципулина. В марте 1938-го был арестован Константин Шарапов. Обычно пишут, что взяли его якобы за передачу чертежей некоему гражданину Греции, но на самом деле Шарапова затянуло в водоворот «антисоветской организации правых в системе ГУТАПа», по которому шли также многие натишники – В. Б. Ваксов, И. С. Арцебушев, Л. М. Рабинович и другие; показания против них дал бывший старший инженер НАТИ Г. Л. Бухгольц, впоследствии расстрелянный. Свой первый тюремный срок, восемь лет, Шарапов получил через год с небольшим…

Воздух вокруг сгустился до крайности. Американский Посёлок казался вымершим (да и само название «Американский» стало опасным, поселок превратился в Приокский, хотя в быту его продолжали звать по-старому). Новости об аресте того или иного сотрудника приходили почти каждый день. «Оптимизма» жизни добавляло то обстоятельство, что слева от дома Липгартов помещался народный суд…

Говорили ли о происходящем в доме Липгартов? Ростислав Липгарт вспоминал: «Какое-то тревожное чувство было. Теперь я понимаю, почему долгие годы у мамы всегда под рукой был небольшой, вернее средних размеров, фибровый потертый чемоданчик, со всем необходимым, как я потом понял, для “автономного” существования папы – не дай Бог, придут в любой момент. Тем более, как теперь известно, это делалось ночами, и времени на сборы у людей не оставалось. ‹…› Я помню грустные, ласковые взгляды папы, сдержанного и молчаливого, и понимаю,