своим домом. Из двух комнат он перебирается сначала в отдельную квартиру, а затем и в половину отдельного коттеджа в так называемом Американском Поселке. Это позволило наконец-то закончить соломенно-холостяцкую жизнь, перевезти из Москвы семью. Причем Анне Панкратьевне муж пообещал лично возить ее на машине в столицу всякий раз, когда ей захочется побывать в театре…

Американский Поселок был приложением к самому заводу и строился одновременно с ним. Внешне он напоминал пригород в каком-нибудь заокеанском мегаполисе, только возведенный недалеко от приокского села Карповка. В одно- и двухэтажных крытых шифером домах с огромными прямоугольными окнами, построенных в новейшей функциональной стилистике, жили иностранные специалисты, работавшие на возведении завода, и советские инженеры. В бытовом плане дома представляли собой странную смесь времянок (в их стены были заложены утеплительные маты из… прессованного камыша) и новейших тенденций – в кухнях и ванных комнатах стояло, к примеру, американское сантехническое оборудование, о чем тогда не могли мечтать и москвичи. В начале существования поселка в нем наличествовал даже собственный джаз-клуб, не говоря уже о магазинах, теннисных кортах, баскетбольных площадках и прочей инфраструктуре. Первые жильцы в поселке появились в апреле 1930-го, а пять лет спустя в нем проживало 1600 человек.

Липгарты заняли три комнаты, полдома – длинного одноэтажного дома под номером 18. Обстановка комнат – самая простая, в то время понятие о бытовом комфорте было совершенно иным, да и не было принято стремиться к нему. На фотографиях запечатлен липгартовский кабинет – массивный письменный стол и шкаф, забитый литературой (и то и другое, к счастью, уцелело). Отопление было дровяным, в комнатах имелись два угловых камина, у которых так уютно было сидеть зимними вечерами.

Рядом с домом в линию стояли еще пять таких же одноэтажных коттеджей и несколько двухэтажных. Перед домом размещался палисадник четырехметровой ширины, заросший лебедой и цикорием, затем шли выложенные плиткой тротуары и ряды ясеня и желтой акации. За домами, в сторону Оки, начинались приусадебные участки, огороженные металлической сеткой.

Двор начинался с курятника и дровяного сарая, где был устроен погреб для бочек квашеной капусты и соленых огурцов. Позже, уже во время войны, был построен коровник с сеновалом над ним и отделением для свиней и уток. В качестве материала для постройки использовали доски от ящиков, в которых на завод приходили ленд-лизовские грузовики. Во дворе дома была обустроена волейбольная площадка.

За домом простирался «этот огород», где росли тыквы, кабачки, замечательная малина и никогда толком не удававшаяся клубника. Перед домом находился «тот огород», там сажали огурцы, помидоры и предмет особых забот Липгарта – венгерскую желтую стручковую фасоль. На делянке за забором сажали картошку – ее растили все жители поселка.

Но все это было, что называется, «для хозяйства». А «для души» перед домом существовал сад, великолепный сад, в котором царили ирисы, пионы, георгины, но в первую очередь – гладиолусы и сирень разных сортов. Страсть к ним Липгарт пронесет через всю жизнь. Сирень имела московское происхождение – Андрей Александрович привозил ее из легендарного колесниковского сада на Новопесчаной улице (Леонид Алексеевич Колесников был его соучеником по реальному училищу, и Липгарт раздобыл для его сада мини-трактор). Любовь мужа к цветам разделяла и Анна Панкратьевна, ее вотчиной были петунии, настурции, анютины глазки и флоксы, особенно сорт «Кервель».

У коллег главного конструктора его увлечение цветами вызывало разные чувства: у тех, кто знал Липгарта поверхностно – усмешки, недоумение: «Вроде же серьезный человек…» Те же, кто был знаком с Андреем Александровичем ближе, понимали, что никакое это не «увлечение», а второе призвание, глубокий профессиональный интерес, не менее кровный и серьезный, чем любовь к автомобилям. Когда у Липгарта пытались выведать, что ему ближе – машины или цветы, – он коротко отвечал: «Одно другому не мешает». Две сферы деятельности действительно дополняли друг друга, соприкосновение с хрупким миром преходящей природной красоты давало возможность переключиться, уйти от постоянных, зачастую эмоционально тяжелых забот большого производства, работы с «железом». Хотя и в цветочном хозяйстве у Липгарта всегда царил образцовый порядок, не хуже, чем в техотделе или на конвейере.

Сергей Липгарт: «Главной заботой папы был сад, затем – огород и вообще все большое хозяйство. Как-то он успевал за всем следить при такой-то работе! Например, папой была установлена в ванной комнате дровяная колонка – та самая медная, которая до сих пор служит нам на даче…» Ростислав Липгарт: «Отдыхающий отец в те годы – бегающий с лейкой по огороду, весь в поливке, или сидящий в кресле около окна, выходящего в сад».

Младшим Липгартам в конце 1930-х было еще немного: Ростиславу девять лет, Елене (Зае) – семь, Сергею (Сержику) не исполнилось и трех; в самом конце десятилетия появится на свет Ирина. Всех их растили без сюсюканья, в строгости. Ирина Липгарт: «Мама воспитывала нас по Евангелию: никогда не говори “А мне?..”, не бери себе лучший кусок, посмотри, есть ли у других, не обижай маленьких, слушайся старших и т. д.». Сергей Липгарт: «Воспитывали нас, приучая к труду. Главная работа доставалась, конечно, старшему – Ростиславу, главным орудием которого была знаменитая тачка с танковым катком в качестве колеса и еще американская (!) совковая лопата, которая, как и тачка, еще “жива”. Он грузил и возил навоз и т. п., а зимой чистил снег. Я тоже, конечно, когда подрос, пользовался этими “орудиями производства”. Но больше нам, и мне, и Иришке, и нашим многочисленным кузенам и кузинам доставалась более легкая, но гораздо менее интересная работа – полоть сад и огород. Конечно, удовольствия она не доставляла, но “ведь надо…”»

Но, само собой, была не только работа в саду и огороде. Летом выезжали на дачу – сначала снимали дом в деревне Стригино, потом половину дачи в Стригинском бору, дачном поселке для начальства ГАЗа. По выходным практиковались общие пикники сотрудников техотдела, на которые выезжали на иностранных машинах из заводского гаража. Делалось это не из желания пошиковать, а из практических соображений – так тестировали зарубежные новинки на приспособленность к нашим условиям. Сотрудница КЭО Е. В. Васильева-Романова вспоминала: «Это были не просто веселые прогулки. В основном все конструктора умели водить автомобили. И те, кто был за рулем, наблюдали за “своими” узлами в дороге. Запомнились мне эти воскресные автопробеги еще и тем, что мы там были на равных». Ростислав Липгарт: «Сейчас вспоминаются автомобили “Виллис” (не джип), “Шевроле”, “Грэхэм”. На последнем мне посчастливилось с отцом в 1939 году совершить первое автомобильное путешествие по маршруту Москва – Горький. В детстве на автомобиле с отцом или с его водителями я ездил, обычно стоя за его спиной. Дороги тогда были узкие, и мне хорошо запомнился прием