«Однако все в Божьем предрасположении, и любой случай по воле Его может полностью изменить течение событий», – прокомментировал бы любой летописец или, скажем, историограф того столетия.

Стрельцы, стоявшие на карауле поблизости от того места, где упал Самозванец, услышали стоны. Подойдя, они узнали царя, притащили бадью воды и отлили его водой. Постепенно «Димитрий» пришел в себя.

– Бунт боярский надо закончить, – сказал он, – мои верные стражи. Я уже для вас сделал немало и еще сделаю. Дайте только расправиться с этими кровожадными волками. Им-то все мало.

Самозванец дальше упрашивал стрельцов быть на его стороне. В награду все имения изменников и даже их жен и дочерей обещал он отдать стрелецким полкам «на поток». Стрельцам его обещания понравились.

– А и верно, разграбили всю Москву да всю Русь бояре, – говорили между собой стрельцы. – Государь-то дело знает. Власть начальникам стрелецких полков, а уж они только царю подчиняться будут. А бояр-то лжецов, хапуг – всех на плаху и в ссылку. Порешить этих Шуйских, Голицыных, Мстиславских, Воротынских, Колычевых…

Стрельцы внесли Самозванца снова во дворец, уже разграбленный и опустошенный. Алебардщики-немцы стояли обезоруженные, опустив головы. «Димитрий» даже заплакал при виде позорного состояния своих лучших телохранителей.

– Эх, Якова Маржерета бы сюда с его сотней… И схватить крамольников-бояр!

Дальше глаза Самозванца увидели трупы польских музыкантов, убитых, растерзанных, с отрубленными головами и руками. Поломанные музыкальные инструменты валялись повсюду.

Наконец стрельцы вывели хромавшего «царя» на дворцовое крыльцо. Толпа боярских челядинцев, размахивая оружием, бросилась было к «Димитрию», но стрельцы стали стрелять из пищалей в воздух. Толпа отхлынула от крыльца, рыча и ругаясь от злобного бессилия. Другие москвитяне, пришедшие в Кремль, стояли в стороне. Многие так и не могли толком понять: что происходит? Почему группа бояр в латах и шишаках с мечами и пистолями рвется к «государю», угрожая ему смертью? Стрельцы начали сзывать другие стрелецкие караулы, трубя в сигнальные рога.

Был момент, когда Шуйские, Голицыны, Одоевские, Мстиславские и остальные бояре дрогнули. Если бы отряды стрельцов, а также немецкая охрана с мушкетами окружили Самозванца и не отдали его боярской челяди с «думцами», вполне возможно, бунт был бы усмирен.

– Надо как-то напугать стрельцов, – сказал, трясясь от страха, князь Шуйский. – Придумай чего нито, Митрий – обратился он к брату. И тот завопил отчаянным, хриплым голосом:

– Пойдем все сейчас в Стрелецкую слободу. Истребим их жен и детей, если они не хотят выдать нам изменника, самозваного плута, расстригу беглого…

– Да развернем пушки и ударим по Замоскворечью, чтоб вся стрелецкая слобода сгорела, – присоединился еще кто-то из заговорщиков.

Княжеские приспешники снова прихлынули к крыльцу, размахивая пиками и пищалями. И тогда испугались стрельцы. Их около дворцового крыльца собралось немного. Остальные отряды пока не подходили. Стрельцы почувствовали страх перед толпой боярских наемников, вооруженных до зубов. А пушки?.. Если бояре прикажут пушечным полкам стрелять по Замоскворечью?..

Стрелецкий голова, прикрывая «Димитрия» от оскаленных в бешенстве бояр, все-таки пошел на попятную:

– Спросим царицу Марфу. Если скажет, что это ее сын, мы все за него головы свои сложим. А если она не признает его, то Бог в нем волен.

С досадой и руганью, но бояре согласились с таким решением. В ожидании ответа от Марфы думцы все рвались к «Димитрию», дергали его за рукава и полы кафтана.

– Кто ты? Кто твой отец? – будто только на свет родился, сипло спрашивал князь Шуйский. – Откуда ты родом? Ах, ты злодей!

– Вы знаете, я царь ваш, сын Ивана Васильевича. А тебя, Василий Иванович, я указом своим помиловал. Дайте мне выйти на Лобное место и объясниться с народом, – продолжал бесполезные попытки уговора бояр Самозванец. По его страшно бледному, искаженному лицу понятно было, что «царь» попросту беспомощно тянет время. Тут торопливо протолкался сквозь толпу боярских челядинцев князь Иван Голицын и вскричал отчаянно:

– Был я только что у Марфы и спрашивал: где ее сын? Марфа сказала: сын ее убит в Угличе. А это самозванец.

Толпа заревела, угрожая ножами, саблями, топорами. Посреди нее возник старый толстобрюхий монах с всклокоченной седой бородой. Он орал хриплым басом, размахивая суковатым посохом:

– Я предвещал тебе, Гришка-еретик, конец страшный. Не слушал меня, лжецарь, паскудник? То-то…

– Прости меня, отче Варлаам… – вымолвил еле слышно Отрепьев.

– Бей его! Руби его! – взвыла Ивановская площадь перед крыльцом.

Лихо и бойко выскочил к самому крыльцу веселый, разбитной боярский сын Валуев Григорий:

– Че толковать с еретиком? Я щас благословлю польского свистуна… – и он выстрелил в Самозванца.

И сразу все бросились его топтать, тыкать пиками, палками, бердышами. Челядь боярская содрала с трупов Самозванца и Басманова дорогую одежду. Схватив за ноги, поволокли тела через Фроловские ворота к Лобному месту, вокруг которого тесно стоял московский люд. Многие препирались, бранились, даже вступали в драку. Были и такие, которые плакали, поминая «царя Димитрия Ивановича, красное солнышко…» Особенно пригорюнивались женщины, оказавшиеся в бурлящей и опасной толпе.

Тело лжецаря вытащили к Лобному месту, бросили на землю.

– Вона когда тащили убитого Митрия мимо Вознесенского монастыря, еще раз потребовали Марфу. Она выглянула в окно. Тута ее и спрашивают: «Твой сын?» А она, дескать, дерзко так ответила: «Чего, мол, вы спрашиваете, когда он убитый. Надо было спрашивать, когда был живой…» – и заплакала, – рассуждали между собой стрельцы и простой люд.

– Ну да? Ей-богу, заплакала? Вот те и…

– А кто-то слыхал быдто инокиня прямо сказала: «Это вор».

От торговых рядов принесли дощатый прилавок и положили на него Самозванца. Потом сюда же вскоре приволокли труп Басманова. Положили рядом на скамье.

Вылезли некие добровольные бирючи. Скорей всего, из боярских холопов. Завопили на разные голоса:

– Православные! Люди добрые! Гляньте-погляньте!

– Вот вор Гришка Отрепьев, обманом захвативший царский престол! Господь покарал еретика-самозванца! Слава Богу, слава всему люду христианскому!

Между тем по Москве чаще затрещали выстрелы. Послышались боевые призывы, крики воюющих, звон колоколов. Начались сражения возле польских казарм. Поляки отвечали нападающим москвитянам густой стрельбой из мушкетов и пищалей. В осаду попал и Посольский двор.

Князь Василий Иванович Шуйский, уже чувствуя обретение высшей власти, принялся наводить порядок. Прежде всего вызвал племянника, Скопина-Шуйского:

– Миша, бери своих конников. Скачи к Посольскому двору, разгони чернь. Послам передай, что Лжедимитрий низвергнут. И еще скажи, что послов польского короля в обиду не дадим. Понял, Миша? Давай!