Пистолет в руке – пусть попробуют остановить! Внутренне ликуя, он бросился за машину – вроде все лежали, один «студент» неуверенно пытался приподняться – и, как последний лох, споткнулся о бордюр, заметенный снегом. Силы схлынули, он рухнул, ударившись грудью, еще не смирившись с поражением, снова привстал на колени… Тут и свалился ему на спину пронзительно верещащий «студент» и неумело схватил сыщика за горло.

– Держи его, Эдька! – взвизгнул Вован далеко в тылу. Хотя далеко ли?..

Стойка на коленях допускала маневры. Максимов ударил локтем, с оттяжкой, размахнулся, ударил еще. Сержант хрипел, но держался стойко. Дышать становилось все труднее. Он ударил еще раз, из последних сил, на отчаянии. Руки разжались, патрульный со стоном отвалился куда-то вбок. Но подняться Максимов уже не смог. Двое налетели практически одновременно, стали бить ногами – по корпусу, по бедрам. Поздно было сопротивляться, подача потеряна… Он закрылся руками и скорчился. Только не в голову, молил про себя, только не в голову…

Его дубасили с нарастающей злобой, мстя за унижение. Могли и насмерть забить, и не смутились бы, не отвлеки их от увлекательного занятия рация в автомобиле. Пока Вован ходил разбираться, двое взгромоздили Максимова на капот и самозабвенно охаживали по ребрам. Пуховик был толстый, но в принципе пробивной – перед глазами уже носились круги. Наконец милиционеры уморились, сели, загнанно дыша, в снег.

– Щас, Сметана… – просипел «студент», – оклемаемся чуток и замочим гниду…

– Я ему устрою карнавальную ночь… – рылся в сигаретной пачке «тощий». – Он у меня до лета в гипсе проваляется, сволочь гребаная!

– В машину его! – рявкнул, завершив беседу, Вован. – Буча во вьетнамском общежитии на Каховской! Сдадим козла в обезьянник, сбегаем на вызов, а потом вернемся…

– И будем развлекаться до самого утра, – поддержал «тощий».

Максимов почувствовал, как его отрывают от капота, отверзается зарешеченное чрево машины, «хоровой» пинок, и он уже в объятиях замкнутого пространства, на обледенелом полу, где час назад кого-то вырвало…

– Позвоните майору Шевелеву в городской УБОП… – твердил он, как попка. – Позвоните майору Шевелеву в городской…

Понятно, ни в какой УБОП упыри не позвонили. Хохотали в лицо и награждали тумаками. «Обезьянник», в который его доставили, был заполнен лишь на треть, и то слава богу. Троица укатила во вьетнамскую общагу, где еженощно кого-то резали. Дежурному настоятельно порекомендовали воздержаться от беседы с арестантом. Максимова облегчили от содержимого карманов, с ухмылкой изучили слипшуюся лицензию и проявили себя на удивление мягко. Протокол не составляли (не убежит), белый лист формата А4 оставался девственно чист. Скулы старшего лейтенанта – дежурного по управлению – свел мощный зевок.

– Вы неважно себя чувствуете? – спросил он у Максимова.

– Не очень, вы правы, – пробормотал сыщик. Отбитые бока горели, словно костер, в который постоянно подбрасывают дрова.

– По словам работников полиции, вы споткнулись, пытаясь скрыться с места преступления, упали на поребрик и неважно себя почувствовали? – В глазах дежурного мерцал лукавый огонек.

– Верное наблюдение, – согласился Максимов. – Естественные повреждения. Лейтенант, я вас очень прошу, позвоните майору Шевелеву в городской УБОП – он вам все объяснит…

– Не отвлекайтесь, пожалуйста, – широко зевнув, продолжал дежурный. – Извините. А до этого вы в жестокой и циничной форме надругались над работниками полиции. Сначала надругательство носило устный характер…

– А затем письменный, – кивнул Максимов. – Послушайте, лейтенант, если в городском УБОПе узнают…

– Не надо отвлекаться, любезный, – нахмурился лейтенант. – Вы избили наших сотрудников, воспользовавшись превосходством в силе, пытались бежать с места преступления, завладев изъятым у вас же пистолетом марки «дрель»…

– А после этого споткнулся о поребрик и нанес себе телесные повреждения, – вздохнул Максимов. – Лейтенант, мы же оба неглупые люди…

– Тогда добро пожаловать в «обезьянник», – сделал приглашающий жест лейтенант. – Посидите, подумайте, а вскоре прибудут ребята, которые вас доставили…

Клетка на сорок персон с громким лаем захлопнулась.

– Сладких снов, – буркнул дежурный. – Раскрепощайтесь.

– Лейтенант, – взмолился Максимов, – позвоните Шевелеву, не рубите сук, на котором сидите! Я похож на человека, который гонит лажу?

– Слушай, ты уже достал! – разозлился дежурный. – Захлопни рот и спи. Если дадут.

За спиной кто-то сдержанно хрюкнул. Лейтенант удалился в темноту. Сержант с автоматом помедлил и тоже убрался. Осталась тусклая лампочка вне пределов «обезьянника». Стена, окрашенная серой краской, незатейливо-угловатый рисунок решетки. Максимов опасливо покосился за плечо. На скамье, впритык к стене, кто-то лежал. Следующую окутывал полумрак, но, кажется, она пустая. Туда сыщик и побрел, напряженно вглядываясь под ноги – если вытянется чья-то конечность, надо постараться не упасть…

Ночь проходила на редкость содержательно. В конце концов Максимов успокоился и позволил себе отречься от мирских забот. Будь что будет, он сделал все, что мог. Слава богу, часы не отняли. Он лежал и наблюдал за течением времени – фосфорные стрелки никуда не торопились. Болели суставы, ныли отбитые внутренности. Сна ни в одном глазу, что было как-то странно. Он свернулся на скамье и закрыл глаза.

А так хотелось отдохнуть! Он заговаривал боль в целом успешно, когда в дальнем углу что-то завозилось и не спеша подгребло.

– Слышь, фраерок, ты, наверное, самый бурый в этом «обезьяннике»? – голосом несмазанных дверных петель вопросило нечто.

«Главная нечисть в камере предварительного задержания, – уныло догадался сыщик. – Господи, когда они успевают договориться, ведь меняются же постоянно?»

По счастливому стечению обстоятельств дело происходило в четыре часа ночи, когда сон сбивает всех, даже диких зверей в клетках. Камера храпела и похрюкивала. А самому «характерному» обитателю побитые менты успели что-то нашептать.

– Чего молчишь, фраер, с тобой разговаривают, – зашипели над ухом.

Максимов натянул куртку на уши. Не дают расслабиться, черти.

– Я не понял, это че за дела, в натуре? – надрывался приблатненный. – Ты чего тут разлегся, чмо катаное? А ну, слезай на пол, пока на перо не насадили!

Бояться всерьез ножа, по-видимому, не стоило. Полиция – организация, конечно, та еще, но вооруженных людей в «обезьянник» пока не пускает, даже по «спецзаказу». Объясняться же потом придется. Нужны дежурному неприятности?

Но привязался этот «банный лист», похоже, прочно. Зудел, сыпал блатными «аккордами». Приметил светящиеся стрелки на запястье арестанта и, на свою беду, собрался поживиться. В темном углу его, похоже, кто-то страховал. Или обещал подстраховать. Подниматься страсть как не хотелось. Максимов подтянул колено к животу, определил с долей погрешности угол атаки и, не жалея ни о чем, распрямил ногу.