— Да, он человек честный и скрупулёзный, сколько уже лет с моим племянником работает, ни одного слова в упрёк я от Бруно в его адрес не слыхал, — пояснил генерал. — Думаю, он освоит ваше дело, если вдруг недоброе случится.

— Да-да, я его знаю, — обрадовался хозяин дома. — Но будем надеяться, что всё с этим разбойником разрешится, — тут Кёршнер качает головой. — Ох, сколько забот лишних от этого Ульберта всем нам, сколько забот.

А генерал тут начинает принюхиваться, а потом смотрит на хозяина дома с удивлением:

— Это что? Чем это пахнет?

А Кёршнер довольно улыбается, он рад выражению лица барона и сообщает своему гостю:

— Нынче, как вы поехали к епископу, я решил заглянуть на рынок, вина хорошего приглядеть, или сыра, или чего-нибудь этакого необычного к столу, лимонов каких-нибудь или апельсинов, вдруг попадутся, а тут вижу — какой-то купчишка не нашего вида, смуглый такой, видно, с юга откуда-то, товар свой расхваливает, кричит: варево сарацинское, от головных болей помогает, снимает тяжесть в груди, возвращает бодрость духа. А я чувствую запах и думаю: вот барон порадуется.

А барон и вправду радуется, видя, как лакеи вносят небольшой медный ковшик на подносе, а рядом с ним чашки, горшочек со сливками и небольшая тарелочка с колотым желтоватым сахаром.

— Кофе! — улыбается Волков. — Вот уж угодили так угодили, дорогой родственник.

Глава 15

А к вечеру, к ужину, как и обещала, к Кёршнерам приехала графиня с юным графом. Волков пошёл встречать их вместе с хозяевами. Графиня была обворожительна, её новое платье из атласа глубокого алого цвета, с белоснежным кружевом по вороту и манжетам, выглядело уточнённым и роскошным. Явно не местным.

«Всё это не здешнее. За платье отдала пятьдесят талеров, не меньше, — сразу для себя отметил кавалер, — да две жемчужные нити — ещё сорок. Четыре гульдена на себя нацепила, это не считая перстней и исподнего с башмачками. В Ланне купила, видно, как Агнес ей денег дала, так она по лавкам и пошла».

И это было неудивительно! Какая женщина, имея деньги, смогла бы удержаться от тех удивительных вещей, что таили в себе лавки Ланна? Не зря в большой город съезжались все лучшие ювелиры, ткачи и портные со всех земель в округе.

А в необыкновенную причёску Брунхильды были уложены все волоски до единого. И накрыты волосы были накидкой-фатой из редкого в этих местах газа, придавленной маленькой шапочкой.

Годы, проведённые при дворе, и вправду многому научили эту красивую женщину. Уж вести себя с людьми графиня знала как. Она научилась улыбаться с вежливой снисходительностью всем тем, чей статус был ниже её. И сейчас именно такая улыбка была на её устах, когда она протягивала обе руки хозяйке дома.

— Дорогая Клара.

Они обнялись, и тогда графиня протянула руку и самому Кёршнеру, тот со всей неуклюжестью толстяка кланялся и целовал ей пальцы.

И лишь потом она обратила внимания на Волкова и снова с показательной уважительностью сделала перед «братцем» книксен и поцеловала ему руку, а потом уже стала представлять прекрасно одетого мальчика на вид лет шести или, может быть, семи, что стоял до сих пор молча, ожидая своего часа. И тогда графиня произнесла важно и официально:

— Вот, дядюшка, как вырос ваш племянник вы его с лета не видели. Мальчик с удивительным, недетским достоинством поклонился сначала хозяевам дома:

— Добрая госпожа Клара, добрый господин Кёршнер.

Хозяева кланялись ему в ответ. И тогда он со всё той же недетской серьёзностью поклонился Волкову:

— Господин барон! Дядюшка, наслышан я про ваши новые, необыкновенные победы. Надеюсь услышать от вас про них.

Это был маленький мальчик, но и на хозяев дома, и на самого «дядюшку» абсолютно взрослое поведение, абсолютно взрослая речь и взрослый тон ребёнка произвели огромное впечатление.

— Боже мой! Истинный граф! Истинный! — воскликнула Клара Кёршнер, в восхищении складывая руки в молитвенном жесте.

Барон и сам был поражён теми разительными переменами, что произошли с ребёнком за год, наверное, что он его не видел. Он бегло взглянул на мать мальчика, а та просто цвела. Она упивалась удивлённым восхищением Кёршнеров и барона, которые по достоинству оценили её чадо, её «произведение». Женщина гордилась своим сыном, и эта гордость светилась на её лице. Волков же наклонился к мальчику и стал брать его на руки.

— Дозвольте-ка, граф, я разгляжу вас получше.

— Конечно, дядюшка, давайте обнимемся, вы меня уже давно не обнимали, — рассудительно произнёс маленький граф.

Волков сам расцвёл от удовольствия и гордости не меньше самой графини, когда поднял ребёнка, а маленький Георг Иероним совсем не испугался его, а спокойно положил руку на плечо огромного и знаменитого «дяди». Генерал не удержался и поцеловал его в розовую щёку.

И вдруг, всплеснув руками, Клара Кёршнер воскликнула:

— Господи! Одно лицо! — и добавила, глядя на супруга: — Поглядите, Дитмар, у графа и барона одно лицо.

— Истинно так! — удивлялся и хозяин дома. — Видно, кровь Эшбахтов возобладала над кровью Маленов.

Тут генерал даже немного растерялся, он взглянул на Брунхильду и по её выражению лица понял, что и она растеряна; красавица смотрит то на Волкова, то на своего сына и притом говорит с некотором сомнением или замешательством:

— Что ж сказать, сходство какое-то есть, но к чему тут удивляться, они же дядя и племянник.

— Одна кровь, — продолжала восхищаться госпожа хозяйка дома. — Всякому то будет заметно, едва он посмотрит на господина графа и господина барона.

А Волков, уже переборов секундную растерянность, говорил мальчику с улыбкой:

— Вот видите, граф, всякому человеку заметно наше родство.

А мальчик с продолжающим удивлять взрослых благоразумием отвечает генералу:

— Родство с вами, дядюшка, всякому честь.

Волков, посмеиваясь, отпускает графа с рук и продолжает разговаривать с мальчиком:

— А знакомы ли вы со своей кузиной Урсулой Вильгельминой?

— Нет, — признался мальчик. — не знаком. А кузина она мне по какой линии?

— Это трудно объяснить, — говорит графу матушка. — Я вам потом объясню её родство с вами.

— Ну что ж, я готов с нею познакомиться. А она уже взрослая? — спрашивает мальчик.

— Урсула Вильгельмина немного младше вашего будет, и пора вам познакомиться, она дожидается вас в своих покоях, — сказал «племяннику» «дядя».

Он, может, и хотел побыть