— А что это графиня делала в наших покоях?

— Она просилась в уборную, — нашёлся генерал, — а те уборные, что внизу, ей не пришлись, я предложил ей нашу.

Кажется, баронессу этот ответ удовлетворил, и она ушла в покои, что отводились детям и няне. Устраивать их.

Потом все, включая монашку и уже почти родственницу мать Амелию, а также сыновей барона, спустились к столу, где их ждала хозяйка дома Клара Кёршнер. И сыновья его, по своему обыкновению, затеяли обычный для них раздор, старший, не обращая внимания на няньку, начал вставать на стуле и лезть во все блюда руками, а когда его одёрнула мать, так он уселся на свой стул и тут же затеял драку с младшим. После чего тот начал плакать. Это было в порядке вещей, молодой барон фон Рабенбург часто затевал ссоры с братом и вообще прослыл в свои шесть неполных лет задирой, которому никто не указ. Няньку он вообще не замечал, что ему, барону, какая-то служанка, слова матери не успокаивали его надолго, от монахини и от чтения молитв он бежал и прятался, и лишь окрик отца приводил его в чувство.

— Барон! Карл Георг! — рычал раздражённый отец. — Уж не желаете ли побеседовать со мной с глазу на глаз?

Лишь тон отца на время успокаивал мальчишку. Но за своих сыновей, которые не умели себя вести в гостях, Волкову становится немного стыдно перед госпожой Кёршнер.

И, видя его недовольное лицо, баронесса, ещё раз шикнув на старшего и успокоив младшего, шептала мужу:

— Это всё оттого, что вы, дражайший супруг мой, в делах бесконечно пропадаете, даже когда вы дома, он вас не видит, а потом ещё вы на своих войнах по полгода воюете, вот и растёт сын ваш без отцовского слова. Никем не вразумлённый и никого не боящийся. Скоро он и меня уже слушать не будет.

«Так и есть: они очень разные, и молодой барон фон Рабенбург молодому графу фон Малену ни по уму, ни по воспитанию и близко не ровня».

Это немного печалит генерала. Он сурово смотрит на сына и грозит тому пальцем: имейте в виду, я за вами слежу!

Потом Волков глядит на свою жену, которая, найдя благодарную слушательницу в лице госпожи Клары, болтает неумолкаемо. Говорит всякую дурь про старый дом в Эшбахте. Про недостроенный замок. Про нерадивых слуг и весеннюю грязь на дороге. А генерал разглядывает платье своей жены, которое ей уже мал о, раздобрела она к весне. Видит на правом рукаве того платья какие-то пятна, потом он смотрит на её незатейливую причёску, простое и не очень умное лицо с миной высокомерия… И всё в ней ему не нравится. Всё в ней какое-то скудное, провинциальное, на весь её вид наложился поросший грубым кустарником Эшбахт, медвежий угол, деревня. Как и его сыновья не чета юному графу Малену, так и баронесса совсем не ровня роскошной и прекрасной Брунхильде, которая сидела тут недавно со своей изумительной причёской, вежливой улыбкой и прямой спиной. И теперь эта их разность просто бросается ему в глаза. И генерал думает с лёгкой грустью:

«Вот и поди ж ты угадай: кто из них родился в хлеву, а кто в графском замке».

Глава 17

После ужина супруги и сыновья пожелали хозяевам спокойной ночи и ушли в свои покои. Нянька и монахиня увели мальчиков в их спальню, а барон и баронесса остались в своей. Горничная помогала Элеоноре Августе раздеваться возле зеркала, Томас приносил господину таз с водой, а Гюнтер унёс его одежду, чтобы почистить или постирать.

А баронесса при этом ему говорила:

— Дорогой супруг, а отчего же вы не сказали, что сестрица ваша даёт пасхальный бал?

— Я и сам о том узнал лишь по приезду, — Волков умылся с мылом и стал обмывать шею, грудь и подмышки.

— И она мне про то ничего не писала, — продолжала баронесса. — Могла бы написать пару слов по-родственному.

В этих речах слышался укор, но вот направлен он был не по адресу. Однако оправдывать Брунхильду генерал не спешил, день выдался непростой, ему было просто лень говорить про это, но супруга его не унималась и продолжала.

— А сами-то вы на бал пойдёте, наверное? — едко интересовалась у генерала жена.

— Мне нужно там быть по делам, — нехотя ответил тот.

— А когда вы собирались писать мне, что приехали в Мален? — интересуется супруга.

— Я закончил все дела и завтра собирался устроить себе почтовый день. Вам бы я написал первой, — барон закончил с мытьём и взял у Томаса полотенце.

— Может, сестрица меня стыдится? — продолжала Элеонора Августа всё с той же своей неприятной едкостью. — Может, она меня не хотела звать на бал?

— С чего бы ей вас стыдиться? — Волков морщился, ему был неприятен весь этот разговор.

— Ну так вы видели её! Истинная графиня! — баронесса говорила это так, как будто её муж был в этом виноват. — И молодой граф тоже хорош, учтив, пригож, не чета нашим сыновьям, — женщина бросает на мужа недобрый взгляд, — они при дворе в ласке принца жили, мы, поди, для них деревенщина.

— Я бы предпочёл всю оставшуюся жизнь прожить в нашей деревне и при дворе вовсе не появляться, — говорит Волков и ложится в постель. И чтобы хоть чуть улучшить настроение жены, добавляет: — Курфюрст за дело моё в Фёренбурге даровал мне дом в Вильбурге.

— Дом⁈ — воскликнула жена и тут же кинулась на кровать к мужу. — А что за дом? Хорош?

— Хорош тем, что есть, — отвечает ей генерал. — Комнат мало, для прислуги места нет, конюшни малы… Но жить там можно. Мебель я какую-то купил. А вот посуды нет, простыней нет, перин…

— А сам-то дом каков? — женщина лезет к мужу, обнимает его аккуратно, чтобы не разбередить рану. — Сам-то дом красив?

— Ну, неплох, — отвечает ей барон, — на хорошей улице стоит.

— Ох, как то хорошо может быть. Поедемте туда, господин мой, — жена прижимается к нему, гладит по щеке, даже закидывает на него свою ножку. — Ах, как хочу я в Вильбург. Хочу дом посмотреть, всё купить для него, опять же