– Но ведь их могут увидеть капо и охранники, оставшиеся в лагере! – заметил Лейтман.

– Их прикроют те, кто идет сзади. Итак, передовая группа захватывает оружие и нападает на охрану у ворот, а также на караульное помещение.

– Это без шума сделать не получится, – сказал Цыбульский. Он уже знал, что ему поручено идти в той самой передовой группе, захватывать оружие на складе и уничтожать охрану лагеря.

– Да, с этого момента секретность кончается, – кивнул Печерский. – С этого момента мы действуем открыто. Но к этому времени все задачи будут выполнены. Останется только организованно и без потерь покинуть лагерь.

– Скажи, Саша, а ты не предусмотрел каких-то неожиданностей? – спросил осторожный Лео. – Вдруг кто-то из немцев или капо что-то заподозрит? Или один из наших забудет, что ему надо делать, занервничает и все пойдет наперекосяк?

Печерский кивнул.

– Такое может быть. Даже скорее всего, что будет. Никогда ни один план не удается выполнить так, как он составлен. Может случиться, что охрана спохватится раньше, чем мы рассчитываем, и откроет огонь из пулеметов. Ведь у них там, возле ворот, есть два пулемета. Если мы к этому времени успеем захватить оружие, то ответ ясен: мы вступаем в бой и все равно уничтожаем охрану. Только с боем.

– А если не захватим? Если у нас будут одни ножи да топоры? – спросил Шмуэль.

– На этот случай у меня тоже есть план, – ответил лейтенант. – Недалеко от нашей мастерской, почти у самого ограждения, находится офицерский дом. Если выглянуть вон из того окна, можно его увидеть.

– Да все мы знаем, где офицерский дом! – воскликнул нетерпеливый Цыбульский. – На что он нам? Мы что, будем там ночевать?

Это было сказано с такой горячностью, что многие невольно улыбнулись. Однако Печерский остался серьезным.

– Нет, Борис, ночевать мы там не будем, – сказал он. – Но меня очень интересует поле за этим домом. Мне кажется, его не должны минировать так же, как остальные участки. Вдруг туда выбежит заключенный, взорвется – и осколки попадут в господ офицеров? Нет, думаю, что поле там заминировано только сигнальными минами, вхолостую.

– Ага, значит, там можно прорваться! – воскликнул Калимали.

– Да, можно! Здесь, у офицерского дома, мы и прорвем проволочные заграждения. Те, кто будут идти впереди, будут нести с собой доски, крупные камни – и бросать их перед собой.

– Зачем? – удивился Лейтман. – Ведь ты сказал, что мины там сигнальные…

– Это только мое предположение. А как на самом деле, я не знаю. Но даже сигнальная мина, взорвавшись под ногами, может оглушить. Лучше предусмотреть худший вариант. Поэтому мы понесем камни и доски. Мины, какие там есть, взорвутся, и дорога будет очищена.

Печерский закончил, оглядел собравшихся.

– Таков мой план, – сказал он. – Лучшего варианта я не вижу. Пусть каждый подумает, сможет ли он как следует выполнить то, что ему поручено.

Он сделал паузу, подождал, не последует ли возражений, замечаний. Особенно он ждал возражений со стороны Лео и его соратников. Может, они опять заведут свою знакомую песню «Мы мирные евреи, воевать не умеем, мы никого не сможем убить»? Но нет, все молчали. Тогда Печерский сказал:

– Завтра вечером встретимся в последний раз. Будет последнее совещание. И послезавтра выступаем. Помните, что никому – ни жене, ни брату, ни кому-то другому – вы не должны и словом обмолвиться о том, что здесь услышите. Сейчас, в последний день, огласка для нас подобна смерти.

И снова никто ничего не сказал. Все стали молча расходиться.

А Печерский в последний день перед выступлением решил проверить еще один важный момент. Он хотел получить ответ на вопрос: есть ли у охранников, не заступивших в караул и сидящих в своей казарме, патроны?

Этот вопрос возник вот отчего. Еще только прибыв в лагерь и присматриваясь к его порядкам, Печерский заметил, что охранникам, когда они заступают в караул, офицер выдает по пять патронов. А затем они передают эти патроны следующему составу караульных. Выходит, у тех охранников, что ходят по лагерю или сидят в казарме, патронов в винтовках нет? Если так, то охранники, сидящие в казарме, для восставших не опасны.

Это надо было проверить. Для этого надо было попасть в казарму, когда там никого не будет, и осмотреть подсумки нескольких охранников. Сделать это можно было под видом какого-нибудь мелкого ремонта в казарме. Тут и мог пригодиться капо Бжецкий, перешедший на сторону восставших.

Печерский изложил ему суть дела. И на следующее утро Бжецкий явился в столярную мастерскую и раскричался на мастера, почему в казарме, где находятся охранники, плохо закрываются двери.

– Откуда мне знать? – оправдывался мастер Янек. – Ведь у нас нет доступа в казарму.

– Всегда у вас найдутся оправдания! – возмущался Бжецкий. – Дайте мне кого-нибудь из мастеровых – да хоть вот этого русского, – и я проведу его в казарму.

И Бжецкий ткнул пальцем в Печерского. Тот послушно взял ящик с инструментами и пошел вместе с капо. Когда пришли в казарму, Бжецкий встал у двери, а Печерский направился в помещение, где хранились винтовки. Взял одну, заглянул в магазинную коробку – пусто. Патронташ, лежавший на полке, был также пустой. И с другой винтовкой была та же картина.

Выходит, его предположение было правильным, и охранники, вернувшиеся к себе в казарму, не представляют угрозы для восставших. Особенно если тем удастся добыть оружие…

Вернувшись в столярную мастерскую, Печерский поднялся на чердак. Оттуда хорошо просматривалась местность рядом с лагерными воротами. Слева от ворот виднелась станция, за ней – полотно железной дороги, дальше лес. Вдоль дороги валялись привезенные недавно бревна. Там работали поляки: грузили бревна на телеги и увозили. Справа местность была пустынной. Стало ясно: бежать надо вправо.

Тем вечером в мастерской прошло последнее совещание. Оно было коротким. Все уже знали свои задания, знали, где они должны находиться и что делать. Печерский заявил, что на следующий день, 13 октября, он назначает выступление. Вопросов никто не задавал, все молча разошлись.

Ночью всем активным участникам восстания были розданы ножи и специально изготовленные небольшие топоры, которые было удобно прятать под одеждой. Всех предупредили, что они с утра должны надеть ту одежду, в которой будут бежать; времени, чтобы переодеться, не будет. Тем, у кого не было никакой теплой одежды, роздали теплые вещи из числа тех, что имелись в сортировочном бараке.

На следующий день Печерский поодиночке переговорил с теми, кому были поручены самые ответственные задания. Первым он пригласил к себе в мастерскую Калимали-Шубаева. Это был высокий стройный парень в возрасте двадцати пяти лет, с черными кудрявыми волосами, малоразговорчивый и решительный. Перед войной он закончил Ростовский институт инженеров транспорта.