Хэйл стискивает челюсти. Я почти слышу, как она мечтает о том, чтобы я и правда пошла и сгинула в какой-нибудь черной дыре. Мои губы изгибаются в легкой улыбке. Где-то под этой жесткой наружностью воина должна таиться и добрая сторона ее натуры. Иначе не понимаю, почему Фор стал бы столь безоговорочно ей доверять.

– Макрок, – внезапно говорит она.

Я моргаю. Звучало почти как лай.

– Прошу прощения?

– Это то слово. Голодная. По-трольдски. Макрок.

Я предварительно прочищаю горло, а затем атакую это слово.

– Нет, – Хэйл качает головой и касается своего горла. – Звук помягче. Сзади. – Она широко раскрывает рот и издает тихий скрежещущий звук. Я раскрываю челюсти, пытаясь ей подражать. Так мы и сидим, запрокинув головы, нечленораздельно, гортанно рыча друг на друга. Если бы кто-то сейчас вошел, мы бы показались ему совершенно безумными.

У меня изнутри поднимается короткий смешок. Это так неожиданно, что я икаю, пытаясь его проглотить. Хэйл настораживается. Она раздражена? Нет, ибо один уголок ее губ выгибается.

– Звучит словно мать пытается умаслить своего малыша, – говорит она.

– Правда? – Я уныло потираю горло. – А мне подумалось, что мы скорее похожи на двух собак, готовых завыть на луну. – Хэйл вскидывает бровь, не понимая аналогии. В конце концов, луны у них в Подземном Королевстве нет. Да и собак, судя по всему, тоже. – Неважно. – Я махаю рукой. – У меня получается?

– Да, принцесса. Вам бы только поглубже из-под груди звук тянуть.

Я делаю долгий вдох и пробую снова.

– Макрок!

– А! Вот сейчас хорошо!

Я качаю головой, снова растирая горло.

– Не думаю, что у меня получилось бы выкрикнуть такое из глубин темной ямы. Я охрипну прежде, чем меня кто-то услышит. А есть какие-нибудь слова попроще? Как насчет приветствия?

Хэйл соглашается, и с этим словом – хири – моим человеческим голосовым связкам оказывается гораздо проще сладить. Мы продолжаем работать с рядом простых слов: я, ты, нужно, есть, пить, – и одним особенным словом, обозначающим потребность ответить на зов природы. К концу всего этого голос у меня садится. Поскольку я уже опустошила чайник с чаем, то молю еще об одном. Хэйл подходит к стене и тянет за веревку, спрятанную за гобеленом. Должно быть, она соединяется с колокольчиком, потому что и полминуты не проходит, а дверь уже открывается и появляется моя горничная.

Лошадиное дерьмо. Эта мысль приходит мне в голову прежде, чем я успеваю ее остановить. Я сдерживаю смешок и вместо того на пробу использую одно из моих новых слов.

– Хири, – я делаю паузу, пытаясь увидеть, какой эффект оно окажет на объект моих экспериментов. Она даже не моргает. Я продолжаю:

– Не будешь ли ты так любезна, принеси мне свежий чайник чая.

Горничная переводит взгляд с меня на Хэйл.

– Курспар-оом, – рявкает капитан. – Мазога.

Горничная склоняет голову и следует к выходу, но Хэйл вновь что-то резко говорит, заставляя ту застыть на месте. Раздается новый поток непостижимой трольдской речи. Я ощущаю слабую вспышку ярости от горничной. После этого она уходит так быстро, что я даже не успеваю опомниться. Голос Хэйл умолкает, когда служанка закрывает за собой дверь.

– И что это было? – спрашиваю я.

– Я просто напомнила ей, что вы – гостья короля. И как таковой вам должно оказываться подобающее почтение, – глаза Хэйл сверкают. – Я ей сказала, что если она вновь будет грязно выражаться на службе, то я ее заменю и отправлю работать в скорлорс.

Я с серьезным видом киваю. Но на сердце немного теплеет. Хэйл заступилась за меня. За меня! Можно ли назвать это прогрессом? Теперь у меня в Мифанаре есть союзник?

Вскоре после этого служанка возвращается со свежим чайником, которым заменяет опустевший. Хэйл хранит стоическое молчание, но я осторожно пробую сказать «салту» в знак благодарности. Горничная бросает на меня лишь быстрый взгляд, на что Хэйл низко рычит в ее адрес. Служанка тут же делает реверанс и только потом разворачивается к двери. Но моя телохранительница не унимается и одним словом останавливает ее, заставив опасливо обернуться. Хэйл издает еще один поток резко звучащей трольдской речи. Горничная, кажется, задумывается, затем говорит в ответ:

– Йирт.

Взмахом руки Хэйл ее отпускает. Когда дверь за служанкой закрывается, она поворачивается ко мне.

– Ее зовут Йирт.

Я думаю об этом, когда поднимаю теплый чайник и слегка взбалтываю его содержимое, чтобы листья раскрылись. Пар витками вырывается из носика и доносит до ноздрей притягательный аромат.

– Я начинаю замечать нечто общее в ваших трольдских именах, – рассуждаю я, наливая темный ручеек в свою чашку. – Они все очень короткие, так ведь? – Хэйл вопросительно хмыкает. Я развиваю мысль:

– Фор. Хэйл. Сул. Йирт. Ничего длиннее одного слога. Я ведь права?

– Для трольдов более длинное имя считалось бы, – Хэйл замолкает, подбирая слова, – пожалуй, вы бы назвали это претенциозным. Все бы считали, что они пытаются подражать эльфам с их длинными изощренными именами. А такого никто не хочет.

Я задумчиво делаю глоток чая.

– Я слышала, что у фейри каждому дается два имени: секретное имя и то, что используется окружающими. Это правда?

– Только среди эльфов, – говорит Хэйл. – Мы, трольды, не так легко поддаемся зачарованию, чтобы наши собственные имена были для нас опасны.

– А у ваших имен есть значения? Например, что значит Хэйл?

Моя новая телохранительница пристально смотрит на меня. Ей не нравятся мои попытки сблизиться. Если бы она могла, то закончила бы этот разговор здесь и сейчас, но какие-то трольдские представления о приличиях удерживают ее на месте.

– Мое имя, – наконец говорит она, – означает единственную каплю воды, повисшую на кончике сталактита.

Я удивленно поднимаю брови.

– Это неожиданно поэтично.

Хэйл снова хмыкает, но я почти уверена, что ее бледные щеки вспыхивают бледно-лавандовым цветом. Может, у ее характера все-таки есть более мягкая сторона. Так и сам язык трольдов, который казался мне всего лишь серией рыков и скрежещущих согласных, может таить в себе больше красоты, чем я поначалу подозревала.

Каково будет остаться здесь, в Царстве Теней? Погрузиться в изучение и познание этих людей и их образа жизни? Это более волнующая перспектива, чем я готова признать. Даже намучившись с этими несколькими первыми словами, я чувствую, как передо мной открывается целый новый мир. И он гораздо обширней и заманчивей, чем то, что я когда-либо смогла бы узнать дома.

Мир, который предназначался Ильсевель.

В сердце впивается шип вины. Я ставлю чашку, делаю короткий вдох. Но я не собираюсь позволить этому чувству меня одолеть. Не теперь, не в тот