«Или горящего угля на ладони, натертой смесью яичного белка,камеди и крахмала, защищающей кожу от ожога, — подхватил Дож. — Всёгодится, лишь бы впечатлить и подчинить своей воле… О, не нужно такпроницательно улыбаться! Вы думаете, что я себя выдал, проговорился, упомянув оподчинении. Поверьте, я отлично знаю свои слабости. Да, конечно, помимо главнойцели — спасения недужных — я еще и получаю от этой игры немало удовольствия. Нестану скрывать, мне нравится властвовать над душами, меня пьянят обожание ибезграничное доверие, но, клянусь вам, приобретенную власть я использую не возло! Я выдумываю все эти мудреные, а на самом деле смехотворные обряды лишь длятого, чтобы месмеризировать будущего самоубийцу, отвлечь его, вызвать интерес квечной тайне бытия! Ведь, по моим наблюдениям, люди чаще всего приходят к мыслио самоистреблении даже не от горя или безысходности, а от отсутствия интереса кжизни, от скуки! Если же истинная причина самоубийственного порыва заключаетсявсего лишь в нищете (а это тоже часто бывает), я стараюсь помочь такомусоискателю деньгами — по возможности, каким-нибудь деликатным, не унизительнымдля этих болезненно гордых людей образом. — Здесь Дож запнулся ибеспомощно развел руками. Зацепил пальцем крышечку бронзовой чернильницы в видерусского богатыря, поправил откинувшийся шлем и принялся нервно поглаживатьего. — Но я не всесилен. Слишком много запущенных, неизлечимых случаев.Часто, слишком часто мои ухищрения бессильны. Мои питомцы гибнут один задругим, и каждая утрата отнимает у меня по несколько лет жизни. И все же явижу, что некоторые близки к исцелению. Наверняка вы заметили по сегодняшнемуповедению соискателей, что кое-кому из них умирать уже совсем не хочется. Неудивлюсь, если, испугавшись бесстрастной рулетки, кто-то больше сюда не придет,и это будет моя истинная победа. Я спас бы много больше моих подопечных, еслибы только…»

«Что «только»?» — поторопил его Заика, поднявшись из кресла.По-моему, он был потрясен услышанным не меньше, чем я. Во всяком случае, онвнимал Дожу очень внимательно, не перебивая.

А тот всё медлил, и его лицо на глазах делалось бледней ибледней. Он словно решал, можно ли открыться собеседнику до конца.

Наконец решился: «…Если бы только… Да сядьте же! —Заика нетерпеливо качнул головой, и Дож заоглядывался по сторонам. Я увидел,что его черты искажены самым настоящим страхом. — Я не учел одного… Смертьв самом деле существует!»

Заика сдержанно заметил: «Это безусловно важное открытие».

«Не смейтесь! Вы отлично поняли, что я имею в виду. А еслине поняли, то вы менее умны, чем кажетесь. Смерть существует не только какконец физического существования, но и как одушевленная субстанция, как злаясила, которая приняла мой вызов и вступила со мной в борьбу за души моихучеников».

«Послушайте, Благовольский, оставьте это для ЛьвицыЭкстаза», — поморщился Заика.

Дож горько улыбнулся.

«О, и я был таким же скептиком, как вы. Еще совсемнедавно. — Он внезапно подался вперед всем телом и схватил собеседника заруку. Вид у него сделался почти безумный, а голос перешел на громкийшепот. — А про Знаки вы слышали? В свое время я сам придумал этудополнительную сложность, чтобы соискатели не принимали завывания бедняжкиОфелии чересчур всерьез. Ловко было замыслено: мол, одного вызова духовнедостаточно, нужно еще получить некий мистический вызов от Смерти. Иполучали!» — выкрикнул Дож, да так громко, что я от неожиданности ткнулся лбомв дверь. Слава Богу, момент был слишком напряженный, чтобы беседующие обратиливнимание на этот глухой звук.

А Дож зачастил исступленной скороговоркой: «Все, все какодин получали! Стоило Офелии назвать очередного избранника, и тому сразу жепоступали Знаки!»

«Чушь, — сказал на это Заика. — Этого не можетбыть».

«Чушь? — Дож неприятна рассмеялся, блеснув воспаленнымиглазами. — Первым был Ворон, тихий пьяница, по ремеслу фотограф. ВечеромОфелия назвала его избранником, а ночью он выпрыгнул из окна. Я выкупил уполицейского предсмертное стихотворение Ворона, там довольно невнятно толкуетсяпро какое-то «виденье, коего посредством скреплен потусторонний зов». Стихиужасные, просто чудовищные, но не в этом дело. Что за видение? Кто теперьответит?»

«Мало ли что ему могло примерещиться с пьяных глаз, —резонно возразил Заика. — Должно быть, после спиритического откровения вашфотограф как следует отметил свою избранность».

«Может быть, не спорю! — тряхнул головой Дож. — Яи сам вначале не придал значения этой строке. Правда, в письме была ещеприписка, адресованная мне: «Для П. Сомнений нет! Я счастлив. Прощайте испасибо!» «Спасибо», а? Каково мне было это прочесть? Но вы послушайте, чтобыло дальше! Через несколько дней Офелия сказала голосом Ворона: «Теперь чередтого, за кем придет посланец Смерти, закутанный в белый плащ. Ждите». Я былсовершенно спокоен — думал, какой еще к черту посланец. Откуда ему взяться? Нов ту же ночь, слышите вы, в ту же ночь, — маэстро вновь с крика перешел нашипение, — сразу двоим из соискателей было видение: во сне за ними пришелнекто в белом плаще и призвал соединиться со Смертью! Один был студент, весьмамрачного, ипохондрического склада, называл себя Ликантропом. Другая, напротив,была славная, молоденькая, чистая — я думал, что у нее эта самоубийственнаяблажь скоро выветрится! Скажите, Фома Неверующий, часто ли бывает, чтобы двумсовершенно разным людям одновременно снился один и тот же сон?»

«Да. Если упоминание о посланце в белом плаще произвело наних сильное впечатление…»

«Слишком сильное! — взмахнул руками Дож. —Ликантроп и Моретта рассказали нам о своей «удаче» на следующем же заседании. Япытался их переубедить. Они сделали вид, что согласны со мной и что торопитьсяс самоубийством не намерены, а сами вступили между собой в сговор. Они ушли изжизни вместе — но не от любви друг к другу, а от любви к Смерти… Аваддон слышалперед смертью голос какого-то Зверя. А произошедшее с Офелией и вовсе загадка.Я был с ней совсем незадолго до рокового конца. Поверьте, у нее и в мыслях небыло кончать с собой. Совсем напротив…»

Он смущенно кашлянул. Я уже писал Вам, что этот старый сатирсластолюбив и охотно пользуется слепым обожанием соискательниц — они всевлюблены в него. Говорят, и покойная Моретта тоже не миновала его спальни.Однако это к делу не относится.

«А наша Львица Экстаза! — продолжил он. — Сегодняэта дама шепнула мне, что «Царевич Смерть» ухаживает за ней галантней, чемкто-либо из ее многочисленных поклонников, и шлет ей чудесные дары. А ведь этоизвестная поэтесса, много повидавшая на своем веку — не какая-нибудь глупенькаядевчонка, рехнувшаяся на декадентстве».