объявили, что все прошло успешно, и выписали домой – на поправку, но на самом деле умирать.

Следующие полгода, которые были отведены Асеньке, дедушка провел подле жены и ухаживал за ней лучше любой медсестры и сиделки.

В последние недели, когда уже пошли утки и пролежни, он вообще не выходил из дома, боялся оставить Асеньку даже на несколько минут, считал, что ни дочь, ни кто другой не сможет позаботиться о ней должным образом, боялся, что, вернувшись из булочной или аптеки, уже не застанет Асеньку живой.

Асенька слабела, гасла, но будто бы и не догадывалась о своем диагнозе, потому что болей не было до самых последних дней, и она звонила подругам, и советовалась, какие цветы лучше высадить летом на даче, аквилегию или турецкую гвоздику, и сетовала, что так и не успела поносить этой зимой новую дубленку, которую Мишенька с трудом достал через спекулянтку, но в следующем году обязательно поносит.

И только в один из последних дней, уже почти без сознания, она вдруг вынырнула из забытья и, не открывая глаз, простонала: «Миша, отпусти меня».

После Асенькиной смерти Михаила Семеновича звали вернуться в лабораторию, но дедушка так и остался на пенсии, потому что тут как раз подоспела другая Ася – смуглая, черноволосая, вся в бабушку.

Ася, разумеется, ничего этого не знала, она видела бабушку только на черно-белых фотографиях, которые были теперь развешены над дедушкиной кроватью как иконостас.

Здесь бабушка Ася была совсем девочка в матроске с нелепым бантом, потом юная, стройная, а под конец старая и грузная, и можно было проследить, как ее густые, кудрявые черные волосы – вот откуда и Ася, и мама получили свои шевелюры – сначала чуть подернулись паутиной, потом покрылись инеем, а потом и вовсе побелели. Неизменным на этих фотографиях было одно: дедушка, рано начавший лысеть, всегда в широких штанах на подтяжках, которые еще сильнее подчеркивали его худобу, смотрел на Асеньку с обожанием, даже на том смешном снимке, где она качается на даче в гамаке, и видно, что вот-вот свалится.

Дедушка часто рассказывал Асе о бабушке, говорил, что они похожи, но все это было абстрактно. Ася не могла поверить, допустить, что есть, вернее был, на земле кто-то, кого дедушка любил так же сильно, – да вообще, что он любил кого-то, кроме нее, Аси, – потому что он принадлежал ей весь, полностью, всецело, от седого пушка за ушами до подтяжек.

И только раз в месяц он заваривал себе целый термос чая, заворачивал в газету стопку бутербродов с колбасным сыром, который любила Асенька, халву в фольге, еще одно ее любимое лакомство, и уходил на целый день к ней на Востряковское. Зимой он расчищал могилку от снега, весной высаживал цветы, ту самую турецкую гвоздику, которую Асенька так и не успела посадить на даче, но в основном просто сидел на принесенной с собой складной походной табуретке, пил с Асенькой чай и делился всем, что произошло за последние несколько недель: как подросла маленькая Асенька, как ловко все придумала Тома с этими пирогами, хотя она с самого детства у нас была такая бойкая, решительная, тут нечему и удивляться, что уже похолодало и пора бы законопатить на зиму окна.

В школе до окон дело дошло только в конце ноября, когда родительский комитет спохватился, что дети стали простужаться. Генеральную уборку перед началом учебного года мама благополучно прогуляла на даче, так что сейчас было уже не отвертеться.

Асю мама притащила с собой, как ни протестовал дедушка. Мама любила повторять, что труд полезен, с какой стороны ни посмотреть, а уж с педагогической точки зрения особенно. Та же участь постигла и Гришу, потому что мамы все делали вместе.

Они, как всегда, опоздали, в классе уже вовсю кипела работа. Здесь генералили еще две другие мамы: участковый педиатр и по совместительству Наташина мама, высокая и усталая, и толстушка мама Олега Абрикосова, председатель родительского комитета, которая всем заправляла. В дальнем углу на корточках тихо сидел чей-то невзрачный папа с зачесанными набок жидкими волосами. Он чинил перевернутою вверх ногами парту.

– Простите, мы опоздали? – приоткрыла дверь мама.

– Заходите-заходите, девочки, ничего страшного, – Олежкина мама по-свойски махнула рукой. У нее был очень забавный вид: тренировочные штаны, футболка с олимпийскими кольцами и меховая шапка.

– Ой, вы с детьми? Асенька, Гришенька – молодцы какие, мамины помощники! Я в следующий раз Олежке скажу, пусть тоже придет.

Ася подошла к Наташиной маме.

– А Наташа не пришла с вами?

– Да нет, что ей тут делать, – пожала плечами Марина Юрьевна. – Пусть отоспится ребенок хоть в выходные.

– Ясно, – вздохнула Ася и подумала, что дедушка говорил маме то же самое.

Маму с тетей Женей поставили на окна – их нужно было сначала помыть, потом законопатить на зиму, а в конце развесить чистые занавески, уже постиранные и поглаженные в качестве повинности чьей-то еще мамой. Асе с Гришей досталось совсем неблагодарное дело – оттирать черные полоски на линолеуме.

Олежкина мама трещала не переставая: пересказывала последние новости класса, школы и района, задавала вопросы и сама же молниеносно на них отвечала.

– А вы слышали, что летом наконец-то начнут ремонт? В столовой и спортзале – мне директриса говорила.

– Что подарить Раисе Григорьевне от родительского комитета на Новый год, как думаете?

– А вы видели, в гастрономе открыли кондитерскую секцию, там теперь торты продают?

– Да, видели, – отозвалась с подоконника мама. – Но мы торты давно уже не покупаем в магазине. Мы сами печем – для кооперативного кафе, на заказ.

– Да вы что! Вот молодцы, девочки, – всплеснула руками Олежкина мама. – А частные заказы берете?

Мама на мгновение задумалась, переглянулась с тетей Женей.

– Почему бы и нет?

Олежкина мама продолжала трещать.

– А лыжи вы уже купили для физкультуры? – спросила она, скручивая над ведром половую тряпку. – Я в «Спорттоварах» на «Академической» была – там нет. Но мне сказали, что на прошлой неделе в «Детском мире» выбросили, правда, сразу, конечно, разобрали. Там нужно сразу быть. Но знаете, мне через мужа обещали помочь, у них райкомовская бронь. Хотите, и на вас тоже возьму? У Аси какой размер? И у Гриши?

– Нет, спасибо, у Гриши есть, мы еще летом купили, – крикнула сверху тетя Женя. Одной рукой она держалась за ручку на раме, а другой протирала заиндевевшее снаружи окно.

– А вы, Мариночка Юрьевна?

– Нам соседка отдала внучкины, – отозвалась Наташина мама.

– Ой, молодцы какие! – покачала головой Олежкина мама. – Какие же все-таки бывают организованные люди,