Yirmi Kura Askerlik: из церковных хоров внезапно исчезли многочисленные участники[357]. Евдокси Суджян Парсехян (Evdoksi Suciyan Parsehyan, род. в Стамбуле в 1927 г.) также указывала на такое последствие для церковных хоров:

Мы организовали хор только для женщин, так как мужчин больше не было. Кроме того, церковь в Ешилкёй была занята солдатами. Поэтому мы начали ходить в церковь в Бакыркёе (Bakirköy). Были исключительно женщины. <…> Было только двое мужчин перед алтарем; они были очень стары и потому освобождены от военной службы[358].

На вопрос, почему армянская церковь в Ешилкёй была занята, она ответила, что та использовалась как склад боеприпасов[359]. Она не могла точно вспомнить, как долго церковь была занята, но предположила, что не менее года. Помимо церкви и частных домов в Ешилкёй, турецкая армия заняла также Армянскую национальную больницу «Сурп Пргич» (Surp P‘rgich‘). В годовом отчете больницы указано, что используемый военными участок был огорожен деревянным забором, чтобы избежать «нежелательных инцидентов»[360], а в Hushamadean Surp P’rgich’ Hiwa-natanotsi («Альманах больницы “Сурп Пргич”») утверждается, что оккупация имела место с 1941 по 1950 г. и закончилась лишь с избранием новой администрации[361]. Занятие не ограничилось больницей, но коснулось, к примеру, и ее земельных участков, таких как жилые дома Вучино (Уифпо) и Ярдым (Yardim), как и здания Юсуфьян Хан (Yusufyan Han)[362]. В 1947 г. газета «Нор Лур» сообщила, что армянская церковь «Сурп Ншан» (Surp Nshan) в Пендике (Pendik) была занята военными до тех пор, пока местоблюститель Кеворк Арсланян (Kevork Arslanyan) не потребовал от властей ее возвращения[363]. Занятие церквей не только может быть понято как превентивная мера со стороны государства по складированию боеприпасов на случай чрезвычайных ситуаций, но и служило разрушению мест встречи общин, т. е. всех комплексов зданий со всеми их комнатами, залами и другими помещениями. Учитывая, что других мест, где могли бы собираться общины, не было, в занятии таких мест был и умысел воспрепятствования собраниям.

Также мой дед Хачик Суджян (Нафк Suciyan, 1895–1966, Стамбул) был призван в Yirmi Kura Askerlik. То, как он подчинился властям, отчасти иллюстрирует габитус, в котором жили армяне. Следующее описание исходит от моей тети Евдокси Суджян Парсехян (Evdoksi Suciyan Parsehyan):

В свой последний вечер он случайно встретил местного ночного сторожа, который спросил его: «Здравствуйте, Мюсю Хачик, куда вы идете?» – желая с ним, видимо, поздороваться. Отец поспешно ответил: «Завтра я пойду зарегистрируюсь». Он думал, что сторож будет его искать, но тот этого не сделал. На следующий день мы с сестрой в слезах отвезли его на вокзал. Его отправили в Кютахью (Kütahya)[364].

Еще Евдокси Суджян Парсехян мне рассказала, как принудительная военная служба ее отца сказалась на ее становлении. Поскольку у семьи не было никакого дохода по причине отсутствия в доме работающего отца, она не могла продолжить свое образование[365]. Так же случилось и с Хагопом Арсланяном в Токате (Tokat): после того, как его отец и дядя были призваны в Yirmi Kura Askerlik, Арсланян, будучи хорошим учеником, должен был в возрасте девяти или десяти лет бросить школу и начать работать, поскольку иначе семья не могла бы себя обеспечить[366]. Так Yirmi Kura Askerlik повлияла не только на мобилизованных немусульман и их семьи, но и на школьное образование детей и их перспективы на будущее.

Другой стороной Второй мировой войны были, когда это касалось немусульман, действия правительственных учреждений в Ешилкёй – занятие военными больших жилых домов. В 1943 г. был занят и дом моих бабушки и дедушки. Евдокси Суджян Парсехян рассказала, что ее мать Берджуи (Bercuhi) заперла все двери, чтобы не дать солдатам войти, но они вошли через окна.

Когда они заняли наш дом, мне было 16 лет. Солдаты пришли и заняли наш дом, хотя моя мать приложила много усилий, чтобы этому воспрепятствовать. Она заперла все двери; солдаты вошли через окна. Нас не было дома, когда они пришли. <…> Когда мы потом вернулись домой, мы увидели стоящие перед домом военные машины. <…> Мы вошли в дом и увидели, что дом полон солдат. Хотя моя мать сопротивлялась, нам пришлось отдать им две комнаты. В одной жил ветеринар, в другой – врач и его ординарец. Мы провели с ними зиму в одном доме. <…> Не только наш дом, но и много других в Ешилкёй были уплотнены, и прежде всего дома христиан. Дом напротив, принадлежавший нашим соседям Минтанджянам (Mintanciyan), и дом еврейского купца также были уплотнены. Хоть и не все дома христианских семей были уплотнены, но все же многие. Военные оставались всю зиму и ушли в мае. Я предполагаю, что они были из Хадымкёя (Hadimköy), в конце концов туда же они и вернулись. <…> Нам повезло, потому что у нас было два офицера в капитанском звании (Yüzbaşi). <…> В некоторых домах военные оставались несколько лет. <…> Один из домов был превращен в участок военной полиции (inzibatlik) и использовался в этом качестве многие годы[367].

В моем устном интервью с Ара Гармиряном (Ara Garmiryan, род. в Стамбуле, 1920 г.) я спросила, знает ли он что-нибудь о занятых домах. Он рассказал, что слышал о таких случаях в Ешилкёй. Когда на это я его спросила, почему, по его мнению, уплотнение военными коснулось исключительно домов, принадлежавших немусульманским семьям, он рассмеялся и сказал: «Вы думаете, этот вопрос имеет смысл? Если бы они попросились в мусульманские дома – была бы борьба. Армяне же были сломленными людьми»[368].

Санджак Александретта

Санджак Александретта заслуживает отдельной главы, поскольку там сложились условия, отличные от условий во всех других провинциях. Армяне в этом санджаке жили под властью Франции до 1939 г. Когда Торос Азадян и Мардирос Кочунян отвели санджаку особую главу в своей работе «Армаган»[369], они понимали, о какой деликатной для Турецкой Республики теме при этом идет речь. В целом Хатаю они отвели четыре страницы, причем вторая часть озаглавлена «Армяне в Хатае». Книга содержит следующее заявление: «Сегодня в Хатае проживает 30 тысяч армян, пользующихся всеми своими гражданскими правами и серьезно участвующих в развитии страны. На последних выборах в Санджаке 5504 армянина имели право голоса»[370].

История этого района в самом деле сложна: не так, как в Турции, в санджаке Александретта армянские политические партии были активны, и между ними, естественно, возникло соперничество. Аннексия означала теперь еще