Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Впервые за много лет я вспомнил своих деревенских друзей детства. Интересно, где они сейчас, кто они? Спились? Выбились в люди? Гниют в тюрьмах? Завели семьи, стали примерными папками? Слышали ли по телеку в новостях мое имя? Подумали ли, что я и Кирюха Громов из «верхнего» дома — один и тот же человек?
К старости реально становишься каким-то сентиментальным. Или просто окружающая обстановка навевает соответствующие мысли?
Прежде чем войти в поселок, я свернул на раздолбанную дорогу, всю в ямах и выбоинах, наполненных грязной, коричневой водой. Она вела на деревенское кладбище. Дул промозглый ветер, и я поплотнее запахнул на груди огромную куртку. Под ней и под свитером кожу приятно холодил старый-добрый ттшник. По серому небу плыли низкие, темные точи. Сильный ветер приминал к земле траву и шуршал опавшей листвой. Под ногами чвакала мокрая глина вперемешку с землей, еще сырой после дождя.
Старое кладбище казалось давно заброшенным. Лишь несколько могил выглядели ухоженными. У остальных же были спилены старые, ржавые заборы. Кое-где покосились, разрушились памятники, или же их нельзя было и разглядеть за плотными рядами высоченных сорняков.
Где-то в груди шевельнулся стыд, но я быстро это погасил. Я давно научился не стыдиться. Могилу матери и отца я нашел с четвертого раза, когда уже почти отчаялся и решил уходить, навернув несколько кругов по небольшому кладбищу. Я не навещал ее сто лет и едва помнил, где похоронены родители.
Старый памятник дышал на ладан, ветер, дожди и снег сточили дешевенькую крошку. Тогда денег на хороший не было, а потом как-то забылось, поросло все быльем. Я вырвал с корнем из земли пару огромных сорняков голыми руками, чтобы подойти к могиле — они преграждали путь.
Отец умер от пьянки. А сердце матери, как мне сказали врачи, просто не выдержало. Однажды она легла спать и больше уже не проснулась. Тринадцать лет назад. Мне был двадцать один год. Я потоптался неловко в проходе, смотря на заброшенную могилу, полуразрушенный памятник, сорняки и всеобщее запустение. Не знаю, зачем я пришел. Столько времени не был. Я постоял еще минут пять и ушел, не обернувшись. Прогуляюсь в поселок, как и собирался.
Надо будет на могилах родителей все поправить, когда разберусь с этой херотой. Надо было давно сделать, только я вот уже много лет не вспоминал ни об этом доме, ни о могиле родителей. Последний год вообще плохо помню, одни сплошные кляксы и белые пятна. Чертова сделка с заводом и легализация бизнеса отняли все силы. А еще бесконечные препирательства между Капитаном и Аверой, и деление шкуры неубитого медведя. Нас начали давить, и я решил выскочить до того, как наступит совсем жопа. Не все со мной согласились. Мы потеряли людей. Некоторых — безвозвратно, потому что нельзя однажды проснуться и решить, что ты больше не хочешь быть частью... нашей фирмы. Обычно от нас выходили только в одном направлении, и не всем оно нравилось.
Пришлось грызться со своими же.
И вот теперь я прячусь как последняя подвальная крыса и пытаюсь понять, какая же сука открыла на меня охоту.
Полночи я потратил, рисуя схемы и пытаясь понять, кто хочет меня убить. Выводы были херовые, впрочем, как ожидалось. Самым херовым же было, что эта сука пробралась очень глубоко в мое окружение, пустила корни. Иначе как объяснить махинацию со списком гостей? И подмену Кати на Свету или Светы на Катю? Очень немногие имели доступ к этой информации, и я должен подозревать всех. Особенно самых близких. Особенно тех, про кого бы никогда не подумал.
Капитан, Авера. Иваныч.
Верить не хотелось и думать не хотелось, но я уже не сопливый мальчишка. И не рыцарь, чтобы идеализировать своих друзей. Своих братьев. Я знаю, на что способы они просто потому, что точно также знаю, на что способен я сам.
Итак, Капитан.
У него единственного из всех во время моих ночных изысканий я нашел мотив. Легализация бизнеса и завод встали ему поперек горла. Мы цапались до криков и хрипоты, пару раз они с Аверой сцепились голыми руками. Дошло до мордобития, и мы разнимали их вчетвером. Капитан упирался до последнего, отказывался подписывать бумаги. Мне пришлось надавить. Авера бесился. Каждый день промедления — это бабки, бабки, бабки. Мы попали на проценты, пришлось платить из своих долей. Немного, но ощутимо.
Это были знакомые Аверы, это была его сделка. Естественно, он бесился и исходил на Капитана слюной.
Пожалуй, окажись Капитан крысой — будет больнее всего. Его я знаю с сопливых детских времен, когда пацанами играли в футбол. Он всегда стоял на воротах — здоровый, надежный, верный. Я же — нападал и шел вперед, напролом. Не боялся рисковать, потому что знал, что жопу мне прикроет мой друг. Гордея он, опять же, крестил. Не хочется думать, что выбрал сыну в крестные суку.
Теперь я закрываю глаза и думаю, не продал ли, не слил ли меня мой прежний друг.
Авера.
С ним уже не так очевидно. Он остался в выигрыше: сделку мы все же закрыли, он хорошо показал себя перед продавцами, которых курировал самостоятельно. Я его тоже поддержал, надавил на Капитана, прогнул его. И идею с легализацией в целом я одобрял. Вроде смотрели и смотрим мы с Аверой в одном направлении, и мотива меня убирать у него нет.
Хочет больше власти, хочет за собой решающее слово? Он бесился, что нужно договариваться, согласовывать и убеждать. Бесился, что я сразу не припер Капитана к стенке. Он говорил, что я с ним «цацкаюсь» и «миндальничаю». Может, дело в этом? Хочет быть «папой»?
Я оставил ему сына. Тогда думать не было времени. Нужно было отправить сына в надежное место, и наш дом таким не был. Оставался Капитан или Авера, и я выбрал Аверу, потому что Капитан тогда еще валялся с похмельем в особняке. Я хотел отправить сына подальше от загородного дома.
Отправил.
А что, если я своими руками отдал Гордея предателю?
Обдумывая все это, я шагал к поселку и время от время посматривал на трубу, которую держал в руке. Связи по-прежнему не было. Зайти в магазин и попросить позвонить?
Я хотел набрать