Попов посовещался с другими членами суда и строго произнес:

– Это не игрушечное разбирательство. Поэтому хочу напомнить вам, Ставская, что только суд может давать оценку тем или иным обвинениям. Пользуясь случаем, напоминаю также об ответственности за ложные показания. Теперь – слово администрации колонии.

Поднялась Жмакова:

– Я была воспитательницей Катковой до того, как отряд у меня приняла Тамара Борисовна. Когда меня спрашивают, как мне тогда работалось, первое, что у меня возникает перед глазами – это Каткова. Я никем так не занималась, как ей. А ведь их было у меня около ста человек. То ее ловили с теофедрином. То она с кем-то враждовала и нещадно дралась.

– Это вы написали о ней в дневнике наблюдений? – спросил Попов. – И процитировал. – Над самовоспитанием не работает. Рекомендовано вырабатывать у себя честность. Жизнь на свободе для нее в тягость.

– Да, это мои записи, – подтвердила Жмакова.

– А откуда такой вывод: жизнь на свободе для нее в тягость?

– Она сама сказала. Это ее слова.

Попов обратился к Катковой:

– Вы говорили именно так?

– Да, мне хотелось проверить чувство юмора у начальницы, – ответила Лариса.

– Вас действительно ловили с теофедрином? – спросил Попов.

– Это не наркотик, а обычное сосудорасширяющее средство, гражданин судья, – отвечала Каткова. – Но, как и чай, запрещается. Наверно, потому что поднимает тонус, настроение.

– Но теофедрин, насколько я знаю, входит в число запрещенных предметов, так?

– Так. Как и нижнее женское белье, предметы косметики.

– Вам не нравятся условия содержания осужденных, Каткова?

Со стороны могло показаться, что она плохо представляет, что происходит, с кем она ведет диалог и как дорого может стоить ей не только каждое дерзкое слово, но даже ироническая интонация и выражение лица. На кону стояла вся дальнейшая жизнь. То ли она выйдет ли из релаксации свободным человеком, то ли все той же зэчкой. А дальше… Дальше маячила новая раскрутка, совершенно естественная с ее характером. Но Каткова тоже разбиралась во всех мельчайших оттенках человеческого поведения. Она видела, что нравится судье Попову, журналистам, иностранцам. Интуиция подсказывала ей, что именно дерзость и дает им основание видеть в ней личность.

Она ответила:

– Мне кажется, что люди, которые придумывают условия содержания, должны сначала испытать их на себе. Или хотя бы мысленно прикинуть: в какую сторону они могли бы на них подействовать.

– Вы хорошо формулируете свои мысли, – заметил Попов. – Тогда скажите, как бы вы посоветовали воздействовать на осужденных.

– Я бы не давала женщине больше двух лет.

– Почему именно такой срок?

– Потому что через два года зона начинает убивать в женщине женщину. А значит, убивает в ней человека.

– То есть в вас убит человек?

– В какой-то степени, да. Хотя я очень с этим боролась.

– А другие не борются?

– Я за других не ответчица, гражданин судья.

Попов полистал лежавшие перед ним бумаги и спросил:

– Каткова, сейчас вы отрицаете, что были зачинщицей бунта в колонии. Зачем же вы, пять лет назад, признали на суде свою вину в этом? Кто тянул вас за язык? Вы давали это показание вынужденно?

Лариса усмехнулась:

– Нет, гражданин судья. Показание было совершенно добровольным. Просто хотелось, чтобы эта канитель поскорее кончилась. В смысле, суд.

– Вам было так безразлично ваше будущее?

– Видимо, да.

– А сейчас?

– А сейчас я хочу к маме с папой.

Попов обвел присутствующих торжествующим взглядом.

– Значит, иногда нужен срок больше, чем два года?

– Если женщина рассуждает нелогично, то это вовсе не означает, что ее слова вообще лишены логики, – после секундного колебания отвечала Лариса. – Это только означает, что мужчине в этой логике не все понятно.

Это было уже слишком. Каткова переходила все границы. В другое время это стоило бы ей очень дорого. Но Попову было предписано продемонстрировать новое лицо российского правосудия. Поэтому ему пришлось сделать вид, что он перебирает лежащие перед ним бумаги, и как бы не слышит последних слов Катковой.

Попов кивком головы велел Катковой сесть. И повернулся к начальнику колонии.

– Суд достаточно разобрался в обстоятельствах дела, по которому Каткова получила дополнительный срок. Хотелось бы только еще раз уточнить позицию руководства колонии. Что вы скажете, если мы примем решение о сокращении срока? Не вернется она к вам? Ведь ей, если она еще что-нибудь совершит, место только у вас.

Корешков поднялся с взволнованным видом. Прямой вопрос требовал такого же прямого ответа.

– Хотелось бы верить, что не вернется, – уклончиво произнес Николай Кириллович.

– То есть вы допускаете, что она снова может что-то совершить?

– Она наркоманка, – сказал Корешков. – И этим все сказано. Однажды наркоман – всегда наркоман.

Неожиданно руку подняла Жмакова. Судья кивком головы разрешил ей сказать.

– Так ведь она совсем недавно совершила кражу, – выпалила Жмакова. – Кто духи у американки украл? Она, Каткова! А кто эти духи потом спрятал? Тамара Борисовна.

Каткова и Ставская сидели ни живые, ни мертвые. На них жалко было смотреть.

Мэри выслушала перевод Леднева и решительно поднялась:

– Это неправда, – выпалила она. – Я сама подарила духи Катковой. Это моя вина.

– Это правда? – спросил Леднев, забыв, что надо переводить.

– Что она сказала? – спросил судья Попов.

Леднев перевел. И снова устремил свой вопрошающий взгляд на Мэри.

–Это так, Майк, – шепотом сказала американка.

Глаза Мэри были чисты, как у ребенка. И все же Михаилу показалось, что все не совсем так, как она пытается преподнести суду. Было еще что-то в той ситуации, когда она подарила Ларисе духи. Поди пойми этих женщин вот так, с лету.

Теперь уже лицо Жмаковой покрылось красными пятнами. Получалось, что она напрасно заподозрила американку. И теперь ничем уже не докажешь суду безнадежную испорченность Катковой.

– Переходим к делу Агеевой, – сказал судья Попов.

Лена поднялась.

– Нам показалось удивительным, – сказал судья, – что вы Агеева участвуете в одном конкурсе с вашей потерпевшей Брысиной. Это само по себе говорит о том, что вы можете контролировать свои эмоции. Не буду скрывать, мы считаем, что вы получили непомерный довесок к основному сроку. Тем более, что ваша потерпевшая жива здорова, а вы страдаете туберкулезом. Но нам опять-таки нужны доказательства того, что вы полностью встали на путь исправления. А у вас тоже есть взыскания. Интересно, что скажет воспитатель.