– Именно поэтому.

У него холодный, безжалостный взгляд. Как и у Ольги, которая, наверное, радуется отъезду Эды. Как у Ника, которому, кажется, наплевать. Из всех только Принц не смотрит на меня так. Он вообще на меня не смотрит! Поэтому я закрываюсь в его палате и сижу, обхватив себя руками.

Сестра забивается в угол и, слава всем богам, молчит.

Пока мы с ней прячемся в третьей палате, Хриза и Птичник носятся по отделению. Проверяют все помещения, приводят команду уборщиков с полной тележек швабр, тряпок и разноцветных чистящих средств. Они стирают пыль, моют окна, заглядывают под все кровати, во все углы. С этой беготнёй, волнением, временами доходящим до истерики, мы с сестрой и Принцем кажемся самыми нормальными в отделении.

Утро, на которое назначена комиссия, такое же, как и остальные. Мы с Ником выходим на улицу, и, бегая по кругу до рези в лёгких, я хотя бы перестаю думать.

Потом я мою голову, двумя руками, пока сестра сидит в углу душевой. Она не отходила от меня со вчерашнего дня и за всё это время не сказала ни слова.

Завтрак. Таблетки. Птичник заставляет меня открыть рот. Ольга прячется в своей палате. Эда говорит, что хочет вздремнуть и тоже уходит.

Мы втроём занимаем всю общую комнату.

Я снова начинаю думать. По большей части о том, что Эда, как и сестра, даже не разговаривала со мной последние сутки.

В отделении пугающе тихо. Но ненадолго.

Всё начинается, когда падает кресло.

– Простите, – голос Хризы. – Сюда, пожалуйста. Давайте начнём с общей комнаты.

И шаги. Много шагов.

Сестра соскальзывает с подоконника и встаёт около двери. Она напряжена? Боится? Напряжена, потому что боится? Ник развалившись в кресле, смотрит на дверь.

И та открывается.

Ощущения… Новые. Непривычные. Это же люди, новые, настоящие люди в отделении! Здесь никого нового не было с тех пор, как уехала Марго. И она была одна, а тут четыре человека в строгих костюмах, тёмных, контрастирующих с халатами Хризы и Яна.

Несколько секунд мы молча смотрим друг на друга.

И Хриза снова вмешивается.

– Здесь только двое, ещё двое в палатах.

– Нас трое, – бурчит сестра.

Комиссия продолжает нас разглядывать. Ник широко зевает, демонстрируя зубы. Мы с сестрой молча смотрим на них.

Птичник замер около двери. У него на лице написано, что он хотел бы запереть нас всех по палатам и провести комиссию по идеально пустому коридору. Хриза дёргает за край фиолетового шарфика, будто пытается себя придушить.

– Здесь пациенты могут общаться. Здесь же мы проводим киновечера и, при необходимости, сеансы групповой терапии, – рассказывает она.

Я глаз не могу оторвать от быстрых движений её руки, теребящей яркую полосу ткани. Яркую, как бутылка, стоящая у второго кресла.

Прозрачная бутылка фиолетового чистящего средства. Уборщики бросили её здесь и забыли, или не захотели возвращаться? Неважно.

Жидкость такого цвета точно должна быть ядовитой.

На моё плечо ложится холодная рука. Когда она успела подойти так близко?

– Эва. Даже. Не. Думай.

Я не собираюсь её слушать.

– Только не сейчас.

– Что ты понимаешь? Сейчас идеальный момент, – я говорю это вслух. И громко.

Все в комнате оборачиваются ко мне.

Птичник тянется к карману, в котором держит ключи. Ник тихо хихикает.

– Отличный день. Идеальный для самоубийства! – я поднимаюсь на ноги.

Сестра роняет вниз голову и закрывает лицо руками.

– Нет. Нет, нет, нет, почему ты никогда не слушаешь голос разума?

– Ты не разум! – тыкаю пальцем в её сторону. – Ты злобная сука!

Все подаются в двери. Кроме Хризы.

– Эвелина, – она выступает вперёд, тогда как комиссия пятится мелкими шажочками. В центре комнаты остаёмся мы четверо. Я, сестра, Хриза и Птичник у неё за плечом.

Ник, удобно устроившись на кресле, наблюдает. Будто для него это нечто вроде киновечера, только утром и в реальности.

Хриза делает ещё шаг ко мне, медленно поднимая руки.

– Эва… Психе. Спокойно. Постарайся себя контролировать.

Вообще-то я полностью себя контролирую.

– Это всё не реально.

– Что, правда? – спрашиваю, делая ещё шаг вперёд. Вот я и у кресла. Вот бутылка уже в моих руках.

Птичник бросает через зубы нечто, похожее на ругательство, и я срываю пробку.

Хриза бледнеет так, что выглядит белой на фоне своего шарфика и моей бутылки. Бутылки, из которой воняет хлоркой, но разве меня это остановит?

– Тебе не нужно этого делать.

Не ей решать, что мне делать!

– Мы все тут очень расстроимся…

А мне плевать!

– Ян, – почти шепчет она. – Пожалуйста…

Я вскидываю бутылку.

Птичник должен броситься ко мне, но он не успеет. В этот раз первой окажусь я.

Уже чувствую обжигающе-ядовитую смесь на языке, когда Хриза бьёт меня.

Бутылка падает, заливая фиолетовым пол. Больно. Щека болит, и губа, в которую врезалось пластиковое горлышко. А Хриза замирает рядом, подняв руку.

– Ну надо же, – успевает сказать сестра, прежде чем Птичник хватает меня за плечи.

– Ничего страшного, рабочий момент, – я не успеваю и слова сказать, он втыкает иглу мне в предплечье. – Напомните послать жалобу на уборщиков.

Хриза опускает руку. Я, чувствуя, как мозг заволакивает лекарство, жду её последних слов. Давай. Скажи, как я тебя разозлила. Скажи, что ненавидишь меня, что я делаю тебе, всем больно, скажи!

Она отворачивается к притихшей комиссии.

– Вероятно, это реакция на посторонних. Но как видите, мы привыкли справляться с подобными случаями.

– А она молодец, – говорит сестра.

И я проваливаюсь в сон.

Я прихожу в себя в незнакомой палате. Солнце светит прямо в глаза, кровать даже не застелена, только голый матрас и подушка.

За плечо меня держит Хриза.

– Тебе повезло, – первое, что она говорит мне. – Не успела выпить. Иначе пришлось бы промывать желудок.

Я привычно молчу.

– Ян поставил тебе слишком большую дозу, но не злись, он не специально. Зато ты спокойно проспала всю комиссию, – она улыбается, будто это такое достижение.

Я разлепляю пересохшие губы.

– Где мы?

– В восьмой палате, – спохватывается она. – Все были на нервах, поэтому Ян просто положил тебя в ту, ключ от которой нашёл первой.

Такое глупое объяснение.

Сестра подходит к изножью кровати. В свете она кажется полупрозрачной, слишком нереальной. И мне кажется, что я сейчас выгляжу так же.

– Но я не поэтому тебя разбудила, – продолжает Хриза, не обращая никакого внимания на сестру. – Эда уже уезжает.

Наверное, на меня всё ещё действуют лекарства.

Я ничего не чувствую.

– Я решила, что вам нужно попрощаться, вы же дружите.

Тупо перевожу взгляд с сестры на Хризу.

– Не попрощаться,