После камеры магоконцентратора храма я чувствовал себя хорошо отдохнувшим, поэтому, наметив путь, сразу отправился к Альмилире в сопровождении призраков.

Девушка спокойно ждала, сидя на полу там, где я ее оставил. Однако облегчение, мелькнувшее в ее глазах, сказало мне больше о ее тревогах, чем любой длиннющий монолог в сопровождении патетических жестов и подвывания. Она все-таки боялась, что я не вернусь. Но чего больше – моей гибели или предательства, – сказать сложно.

– Альмилира, Брог и Хрыск любезно показали мне кратчайший путь к поверхности, – призраки, как мы и договаривались, закивали, подтверждая мои слова. – К сожалению, там был завал, и мне пришлось немножко поработать по его разгребанию. Разок нас, точнее меня, чуть не завалило, так что я порадовался, что тебя не взяли. Все могло быть гораздо хуже.

Примерно через три часа, нажав выступ на камне, который мне «показали» призраки, я сдвинул здоровенную каменную плиту и вдохнул свежий воздух поверхности. Первым в грот на берегу дальнего пруда в дворцовом парке вышел тоже я. За мной прошмыгнула Альмилира, и плита мягко задвинулась за нами. Оглянувшись, я не нашел никакого намека на то, что здесь есть вход в лабиринт.

Что у меня проблемы с головой… или зрением… я понял еще в пещерах. Вокруг Альмилиры мягко светился разноцветный ореол, четко очерчивающий ее фигуру, а от ореола, в свою очередь, расползался и клубился какой-то косматый туман. Мои руки, когда попадались на глаза, тоже были окаймлены ореолом и словно парили на морозе. Но это все ничего. Вот когда мы вышли из грота, тут-то меня и приложило. Парк обрушился на меня буйством красок, режущим глаза светом, причудливыми формами знакомых и незнакомых предметов. Голова закружилась, опять подкралась тошнота, и меня шатнуло вправо. Не только шатнуло, но и повело. Рука моей спутницы с недевичьей силой ухватила меня за локоть и удержала от падения. Встревоженные глаза оказались близко-близко к моему лицу.

Наверное, телу страстно захотелось полежать на травке, а то все камень да камень, и никакой мягкости. Мох в подземелье был, но слишком уж тонкой прослойкой лежал, да и то пятнами. Какой с него толк? Что он есть, что его нет. А для нас кроватей или хотя бы матрацев, пусть самых тонких, там предусмотрено не было. Отдыхать приходилось на голом полу в обнимку с девушкой. Для нее моя рука служила в качестве подушки, а живот – валика для бедра. Пару раз я проснулся оттого, что на мне кто-то лежит целиком и тихо дышит. Как я в первый раз не подскочил с визгом красотки, проснувшейся в обнимку с крысой, и сам в толк не возьму. Главное, никаких кошмаров, будто меня душит тяжесть или переехала карета, перед пробуждением не снилось. Девушка была, в общем-то, не слишком тяжелой. Для кого-то, может, даже и вовсе не тяжелее пушинки, но при моих габаритах такая «пушинка» тянула на приличный мешок зерна. М-да. Змея греется на камешке. Разве что в кольца не свернулась. Сгонять я ее все-таки не стал, но, не в силах заснуть, боялся шевельнуться до самого подъема. Наконец, Альмилира проснулась, осознала свое положение, взглянула на меня – я притворился спящим – и, затаив дыхание, осторожно слезла с меня. Маленький пуховичок из моего костлявого, но, признаю, теплого тела, видно, девушке понравился, поскольку в следующую «ночь» я опять проснулся с грузом в виде калачика из спящей красавицы. И даже смог поспать сам, не обращая внимания на тяжесть.

– Рад, ты переутомился. Конечно же! Ты ведь шел в постоянном напряжении. Я после часа работы с магией чувствую себя выжатой тряпкой, а ты работал с магическим оком по многу часов подряд. Пойдем, я провожу тебя до комнаты.

Гордо отказаться я, признаться, хотел, но сил не было. Так мы и поплелись. Я почти ничего не соображал, понимал только, что мозг мой загружен на всю катушку, пытаясь слепить из того, что вижу, более-менее логичную картину мира. Моей основной задачей стало худо-бедно переставлять ноги. Я равнодушно зафиксировал, как за поворотом, скрытым густым кустарником, проявились три слегка расплывчатые фигуры. Обычным зрением их увидеть было невозможно. Значит, я зафиксировал свечение ореолов вокруг их тел. Когда мы повернули, нос к носу встретились с тремя людьми в насквозь стандартной одежде горожан средней руки. В актерской мастерской учили, что подобную одежду носят, как правило, сотрудники тайных служб охраны правопорядка и департамента охраны короны. Фактически такая стандартная одежда служит своеобразной формой, в которой каждый нищий узнает служивого человека. Служащие, конечно, могли работать не только в казенной одежде, но и в своей, однако требования начальства к внешнему виду – скорее придирки – делали предпочтительным ношение того, что дают, поскольку давали именно то, что это самое начальство считало наиболее соответствующим облику сотрудника их ведомства в цивильном одеянии.

Завидев нас, один из троицы живо достал переговорный амулет – жутко дорогая вещь, однако – и что-то в него забормотал. Двое других подскочили к нам, буквально оторвали меня от девушки и заломили руки за спину.

– Что вы делаете?! Немедленно отпустите его! – скомандовала (?!) Альмилира.

– Не беспокойтесь, ньора, мы знаем, как обращаться с задержанными, – «успокоил» девушку тот, что с амулетом. Видно, главный в этой тройке.

– Он не задержанный! Он мой… напарник. Ему стало плохо, и я просто поддерживала его.

– Сейчас подойдет начальство и разберется. Прошу не беспокоиться – парк оцеплен.

– Мне ничего не угрожает!

– Тем не менее ваша… э-э-э… приказала найти вас и обеспечить безопасность всеми средствами. Средства – на мое усмотрение.

– Да я тебя!..

– А вот и начальство.

За разговорами мы доплелись до поворота – я почти висел на руках у сопровождающих – и вышли на длинную и прямую, как стрела, аллею. Вдалеке показалась быстро идущая к нам женщина в сопровождении нескольких вооруженных мужчин. Альмилира охнула, на секунду застыла, бросила на меня странный взгляд и вдруг бегом бросилась к поляне. Там она стала лихорадочно рвать полевые цветы, росшие в продуманном беспорядке, и какие-то травы. Набрав достаточно сена, она лихорадочно стала скручивать из всего этого нечто круглое. Мы все встали и с удивлением наблюдали за бурной деятельностью девушки. Альмилира закончила с гербарием, положила небрежно сплетенные травы на ладони и мелодично, удивительно нежно, запела на эльфийском. Сквозь безумный калейдоскоп красок и линий я увидел, как от ее рук на венок стали накатывать салатного цвета волны. Одна строчка песни – одна волна. Когда она закончила петь, венок сам, как живой, переплелся заново, и получилась удивительной красоты композиция. Вот это самое сооружение она поднесла ко мне и с поклоном подала на вытянутых руках, снова прощебетав что-то на эльфийском. Певучем, красивом, мелодичном, но… совершенно неизвестном мне языке.

Я же никак не мог уразуметь, чего ей надо. Что я должен сделать с этим пучком сена? Я стоял столбом, поддерживаемый (уже просто поддерживаемый) двумя незнакомцами, и не знал, что делать. Альмилира снова что-то проговорила на эльфийском, протягивая мне венок уже более настойчиво и требовательно.